Дуня умела мыть золото и умела продавать его, торговаться, знала, какое золото сколько стоит. Золотник равен на вес четырем игральным картам.
Илья сидел на лавке. Он отдыхал, сложив руки на брюхе и широко раскинув ноги в новых сапогах. Одну загнул под скамью, а другую выставил далеко вперед.
Утром Пахом встретил Тимоху и поклонился ему почтительно.
— Учуял! — пробормотал Силин.
— Прости, сосед! Мы по привычке, сами ничего не можем, а другим не верим. Мы ничего не знаем, а уж люди говорят… Знают где… Мол, Силин указал…
— Это мало важности, — ответил Тимоха. — Наше никуда не денется. Что вы за соседи, помочь не могли собрать… Сын грыжу себе нажил…
— А есть там золото?
— Там столько, что все с ума сойдут! Егор же говорил вам.
— Греб золото? Греб? — вдруг задрожав, как со страха, воскликнул Пахом и кинулся к Тимохе. Он готов был не то убить его, не то целовать в приливе чувства благодарности.
— Ты че это? Не кондрашка ли? Со мной беда, а с тобой смех, дай-ка я сведу тебя домой. Или, может, спрыснуть водой? Эй, Пахом! Че с тобой? Опамятуй! Верно говорят, что за свое готовы удавиться, а на чужое рады разориться!
Илья сел на табурет и опять ногу выставил. Дуня ухватила мокрый задник мазанного салом рыбацкого ичига, стянула его, содрала портянку. Илья запрятал босую ногу под табурет и откинул вперед обутую, выставил. Дуня сняла и второй ичиг, как мать ребенку, погрела ступни горячими руками, одну и другую, убрала ичиги, кинула мужу меховые чирики, налила в умывальник воды из котла, помыла руки. Муж обмылся не торопясь.
Дуня подала горячие щи. После обеда Илья попросил горячего чаю с брусникой. Он пил жадно и все не мог согреться.
Такого с ним еще не бывало. Он налил себе из латки брусничного сока.
Мужики ловили сегодня для соседей, на юколу, отрабатывали свою долю. Илья не стал про это рассказывать, и так известно. Для себя ловишь, как хочется. Для чужого приходится стараться.
Соседи всегда помогали Бормотовым рыбачить и учили их. Теперь приходилось свою обязанность исполнить. Но, кажется, уже отловились, гольды повели домой целые караваны лодок. Им хватит на зиму и себе, и на корм упряжкам, и на вытопку жира.
— Я сегодня любовался, как они рыбачат, — заговорил Илья. — На нем кафтанчик из рыбьей кожи, и он стоит в лодке. Себя не жалеет, ветра не боится. Стоит крепко в сильную волну, а как плюхнется доска днища и так его обдаст. А он ни че!
Дуня засмеялась от счастья. Она любила, когда Илья что-нибудь рассказывал.
