Я знаю, чтобы меня приняли в этот круг, я должна сама в него войти.
– Можно взглянуть?
Джорджи оборачивается ко мне и протягивает сотовый.
Шок накрывает меня не сразу. Это не похоже на прыжок в воду, когда холод сразу охватывает все тело – скорее на спуск в глубокую ледяную ванну, когда боль расползается медленно и безостановочно. В телефоне Джорджи открыт профиль Тиндера, в котором значится имя Джонатана и стоит его фотография. Он в шезлонге у бассейна в доме его родителей в Хэмптоне (разве это не я сделала этот снимок прошлым августом?). Дальше идет его имя, адрес и короткая биография: «Колумбийский, Манхэттен, „Голдман Сакс“. Во мне 185, если это важно».
– Не впечатляет? – спрашивает Джорджи.
– Я… э…
В глубине горла стягивается твердый узел. Грудь сдавливает, как будто сейчас начнется гипервентиляция или я взорвусь. Если я открою рот, то расплачусь. Я не могу сломаться на работе, перед девушками, с которыми едва знакома.
– Он врет, – выдавливаю я, отдавая ей телефон. – В нем всего метр восемьдесят, а не восемьдесят пять.
– Что? Откуда ты знаешь?
Остальные матчмейкеры затихают. Я стираю вытекшую слезу, пихаю лэптоп обратно в сумку и поднимаюсь из кресла.
– Это мой… Он мой…
– Парень? – ахает Джорджи.
– Мне надо идти.
Я мчусь по мраморной лестнице и выбегаю на улицу. Босоножки громко хлопают по тротуару, пока я бегу. Когда я сворачиваю за угол, где меня точно не увидят из «Блаженства», пузырь в груди лопается, и я наконец-то разражаюсь слезами. Я сползаю по стеклянной стене магазина здорового питания прямо на землю. Перед глазами у меня так и стоит детский восторг Джорджи, а за ним – лицо Джонатана в телефоне, и все это бесконечно прокручивается по кругу. У меня просто не укладывается в голове. Почему он мне изменил? Да и изменил ли? Он просто зарегистрирован в Тиндере, так? Это ведь не обязательно значит, будто уже случилось что-то плохое, ведь так?
Я перебираю варианты, но, кажется, все безнадежно. Если кому-то и удалось бы скрыть измену, так это ему – все эти задержки допоздна на работе, вечная привязанность к телефонам, я бы и не заметила, что у него роман. Мне бы казалось, что все идет как всегда.
Черт.
За ужином в «Грамерси Таверн» все было так легко и славно. Или слишком славно, словно он чувствовал себя виноватым, и ему пришлось сделать что-то из ряда вон, чтобы избавиться от мук совести? Я вспоминаю его ладонь у себя на талии. Блеск его белозубой улыбки. Уверенное раскачивание при ходьбе. По тротуару едет на скейтах группка подростков. Тот, что ближе всех, проезжая мимо, смотрит на меня долгим сочувствующим взглядом.
