Я понятия не имею, чего они ждут. Они хотят, чтобы я их простила? Чтобы сказала, что вполне нормально шпионить за человеком, потому что в подростковом возрасте с ним случилась беда?
– Понимаю, – отвечаю я кратко. – Лучше перестраховаться, ведь так? Мы же не хотим еще одного кошмара.
Я встаю из-за стола, извиняюсь и, пробежав между двумя статуями, мчусь прочь. Статуи смотрят мне вслед слепым взглядом. Они ничего не видят, но все знают.
Тео бросается следом. Я слышу его торопливые шаги по валежнику. Он лучше знаком с местностью. Я прибавляю скорости, хотя понимаю, что он все равно меня догонит. Я хочу заставить его потрудиться. Я резко сворачиваю влево, пытаясь его перехитрить. Пусть попетляет по лесу. Тео понимает, что я делаю, поэтому я снова меняю направление.
– Эмма, не сердись! – зовет он.
Я в очередной раз намеренно путаю следы. И внезапно спотыкаюсь о корень дерева, торчащий из земли, делаю несколько неверных шагов и все-таки неизбежно падаю.
Страдает только моя гордость. Я приземляюсь на четвереньки. Удар смягчен листьями и землей, заросшей мхом. Поднявшись на ноги, я вижу, что пришла на другую полянку. Она явно запущена. Здесь темнее и мрачнее, чем в саду скульптур. Скоро ее поглотит лес.
Я медленно оборачиваюсь, пытаясь собраться с мыслями, и вдруг замечаю солнечные часы.
Они стоят точно по центру полянки. Медный круг, восседающий на мраморной колонне. Медь стала голубой от времени. Но тем заметнее цифры и гномон. По центру выведен девиз:
Omnes vulnerant; ultima necat.
Я помню эту фразу из уроков латыни в старшей школе. Не то чтобы она мне сильно нравилась. Училась я отвратительно. Но фраза напугала меня еще тогда.
Все (часы) ранят, последний убивает.
Я касаюсь солнечных часов и пробегаю пальцами по словам. На полянку выходит Тео. Он тяжело дышит, волосы у него растрепаны.
– Я не хочу с тобой разговаривать.
– Слушай, ты имеешь право сердиться. Нам надо было предупредить тебя. Мы не так подали дело.
– С этим я согласна.
– Я просто хочу знать, что у тебя все в порядке, – говорит он. – Как друг.
– У меня все просто отлично. Я на сто процентов здорова.
– Я сожалею. И мама тоже.
Извинение звучит не искренне, а вынужденно. Я снова начинаю злиться:
– Если вы мне не доверяете, зачем приглашали?
– Потому что мама хочет, чтобы ты была здесь, – говорит Тео. – Мы просто не знали, чего ждать, Эмма. Прошло пятнадцать лет. Люди меняются. Мы понятия не имели, какая ты. Особенно учитывая, что случилось в прошлый раз. Дело не в доверии, дело в безопасности.
