– Не понимаю, – отзываюсь я.
На самом деле, я все прекрасно понимаю. Я знаю, что услышу дальше.
Лицо Френни искажается гримасой боли. Мне кажется, она играет на публику. Как будто ей действительно сложно произнести следующую фразу.
– Мы знаем, Эмма, – говорит она. – Мы знаем, что с тобой случилось после лагеря.
Я никогда не говорю об этом.
Даже с Марком.
Все знают только мои родители, но и они рады забыть те ужасные полгода, когда мне исполнилось четырнадцать.
Я еще училась, когда это началось. Будучи первогодкой в старшей школе, я пыталась найти свое место. Это было непросто. Особенно после того, что случилось летом. Все знали про исчезновение в лагере «Соловей». Со мной никто не хотел дружить. Даже Хизер и Марисса отдалились. У меня словно появилась дурная репутация. Я проводила жизнь в одиночном заключении. В выходные сидела дома. Обедала за отдельным столом.
Я думала, что хуже уже не будет, но потом увидела девочек, и все покатилось к чертям.
Мы поехали на экскурсию в музей Метрополитен. Сотня неуверенных в себе девчонок в клетчатых юбках гуляла по огромным залам. Я оторвалась от группы в крыле европейской живописи XIX века и стала бродить по лабиринту, зачарованная картинами Гогена, Ренуара и Сезанна.
Один из залов был пуст. Перед полотном Гюстава Курбе «Деревенские девушки» стояли три девочки. Огромный пейзаж был написан в золотых и зеленых тонах. На первом плане – четыре женских фигуры. Трем из них около двадцати. Они явно аристократки – в дневных платьях и шляпках, одна из девушек держит зонтик от солнца. Четвертая еще совсем девочка. Она крестьянка. Босые ноги, платок на голове, передник на талии.
Я смотрела как завороженная – но не на картину. Мой взор был прикован к зрительницам, одетым в простые белые платья. Они стояли неподвижно и безукоризненно держали спину. Как будто сошли с полотна и теперь смотрели, хуже оно без них или лучше.
«Красиво, – сказала одна из девушек. – А ты как думаешь, Эм?»
Она не обернулась. Не было нужды. Я чувствовала, что это Вивиан, а две другие – Эллисон и Натали. Мне было все равно, они это, их призраки или мое больное воображение. Меня обуял ужас.
«Ты удивлена, – заметила Вивиан. – Наверное, ты никогда не думала, что мы любим искусство».
Я никак не могла собраться с силами и ответить. Меня парализовал страх. Я сделала шаг назад, чтобы наконец куда-то деться. А потом все закрутилось. Я понеслась прочь, топая двухцветными ботинками-оксфордами по паркетному полу. Выбежала из зала и оглянулась.
