Бегич вскочил, будто снизу ему в тело вонзилась невидимая игла. Потерять обоз означало для кочевника потерять почти все. В обозе было не только продовольствие, запасные лошади, скот, оружие и другое боевое снаряжение. Там находились две самые молодые из пяти жен Бегича, роскошный шелковый шатер, ковры, золотая утварь и другие немалые ценности. Мурза Бегич блюл свою родовитость и в походах ни в чем себе не отказывал, как и подобало знатному и богатому сановнику.
В первую минуту он не мог вымолвить ни слова.
— Захватили?! — прошипел он наконец и впился взглядом в Ахмата, словно тот являлся источником всех бед злосчастного сегодняшнего дня. — А обозная стража?
— Кто жив остался, вот со мной…
Снова наступило молчание.
— Проклятые мангусы![9] — процедил сквозь зубы Бегич по адресу русских.
Он оглядел своих понурившихся нукеров, подумал, как их ободрить.
— Переждем тут день-два, — сказал он твердо. — Московские рати уйдут к себе, а богатые села и боярские усадьбы русов тут рядом. У нас будет новый обоз. Огнем и оружием мы все добудем. И пленников уведем побольше.
Свита нукеров одобрительно всколыхнулась. Но Ахмат вдруг выступил на шаг вперед.
— Великий мурза, у русов большая сила. Зачем до завтра тут таиться нам? Нас мало, уходить надо. Ночью далеко в степь ускакать можно.
Челибей резко подался вперед.
— Поганый трус! Отдал русам обоз, а теперь вороном каркаешь! Забыл, собака, кто в твоей жизни и смерти волен?
Ахмат отступил на шаг, губы его дрогнули.
— Слова твои, вонючий верблюд, кровью пахнут, — негромко сказал он и положил руку на саблю. — Жечь поселян, грабить их добро… В том ли доблесть ордынская? Или мы уж шакалы, а не воины? Или нету у нас в степях своего скота, коней своих и хлеба?
Челибей рванулся к Ахмату, наполовину вынув саблю из ножен, свита угрожающе сгрудилась вокруг Ахмата. Но мурза поднял руку. Сузив глаза, он некоторое время смотрел на Ахмата, решая, как ему поступить.
— В чем доблесть ордынская, наш могущественный повелитель мне поручил знать, — властно произнес Бегич. — Иди, ты мне не нужен пока, да прикуси язык накрепко!
Бросив на Челибея взгляд, полный презрения и ненависти, Ахмат молча удалился.
— Трусов смертью прощать надо, — зло пробормотал Челибей, опуская саблю в ножны.
— Успеем. — И щелки глаз Бегича стали еще уже. — В чужой земле каждый воин дорог…
Конечно, за свои дерзкие речи Ахмат заслуживал немедленной смерти: мурза всегда держал в беспрекословном повиновении свои войска самой жестокой строгостью. Но сейчас вмешался Челибей. Бегич терпеть не мог, что этот тургауд, вышедший из навоза, всегда стремился как бы подсказать ему, знатному мурзе и военачальнику, как поступить в том или другом деле. Но мурза держал себя в руках и подавлял желание осадить этого зазнавшегося охранника. И все потому, что Челибей был не простым воином, а любимым и приближенным тургаудом самого Мамая. Посылая его в поход вместе с мурзой, Мамай мягко и вкрадчиво говорил Бегичу: «Ты знаешь, мурза, как я дорожу тобой и люблю тебя. Твоя жизнь — драгоценнейший алмаз среди всех знатных нашей Орды. Мой тургауд Челибей всегда будет тебе в походе верной и надежной охраной. При беде какой он голову за тебя сложит».
