— Дмитриевы слова лопочешь! — вскипел злобой Вельяминов. — Будто лишь его державством Русь крепится. А вот при князе московском Данииле Александровиче мой предок Протасий в большой чести ходил. И все другие бояре жалованы были вольностями и лаской. А князь Иван Данилович Калита бояр за братьев почитал, совет держал с ними.
— Время было иное…
— Опять время! — Вельяминов ударил кулаком по столу. — Заладили одно: время, время! Какое оно было, такое и ныне. Все выдумки Дмитрия. Вспомни, как сей Дмитрий в малолетстве остался без отца. Московские бояре вместе с тысяцким, батюшкой моим, горой за него встали перед Тверью и Нижним Новгородом. А как он на свои ноги поднялся, так и бояре, и тысяцкие ему помехой стали.
— Какие бояре и какие тысяцкие, — возразил Бренк. — Я вот не помеха, а помощник князю.
— Ты холуй, а не боярин! — в бешенстве закричал Вельяминов. — Честь боярскую позоришь, вот тут, в застенке, родовитых бояр пытаешь. Изверг!
Бренк пристально посмотрел на Вельяминова. Только теперь наконец перед ним открылось самое дно вельяминовской души — злобное и черное, как деготь. И в его глазах зеленоватым огоньком вспыхнула ненависть, отодвинув и жалость, и доброжелательность. Сдерживая себя, он сказал:
— Зря я тебя на дыбу не подвесил. Авось тогда бы ты покаялся. Тебе бы о спасении души подумать, помолиться о прощении греха злодейского, а ты вон как слюной брызжешь… Зачем ты в тысяцкие пробивался? О боярстве радел? Ан врешь, боярин. Тебе самому верховодить хотелось рядом, а то и повыше князя. Ты за перстень Мамаю продался, как за тридцать сребреников, и в допросе сам сказал: Мамай обещал тебе, ежели убьешь князя Дмитрия, все Московское княжество. Вон куда ты метил! Высоко соколик летал, да низко упал. Боярство тебе все равно как пятое колесо к телеге. Ты власти жаждал, к ней рвался. А того не подумал, ирод: ежели князь Дмитрий погибнет, то и спасение Руси от ордынцев сразу же рухнет. Нет ныне другого такого князя на русской земле, который бы сумел собрать воедино всю русскую силу супротив Орды. Князь Дмитрий ныне все равно как Мономах аль Невский. Вот как о нем мыслить надо. А ты поднял на него свою поганую руку! Так вот скажи теперь: кто ты есть? Иуда! Изменник, предатель земли русской!
Взволнованный Бренк пошел к выходу, чуть задержался у двери.
— И не будет тебе никакой пощады! Горбатого лишь могила выпрямит!
Сдерживая ярость, Бренк вышел в стражницу. Воины охраны вскочили, застыли на местах. Бренк постоял минуту, потом распорядился:
