— Мой повелитель! — громко воскликнул Бегич. — Низкая измена в твоем войске дала победу русам на Воже!
— Измена?! — вскинулся Мамай, ухватившись за поручни трона. Он подался вперед, сверля колючим взглядом неудачливого мурзу.
— Да, неустрашимый! — уже более твердо произнес Бегич.
Он сделал знак Челибею. Тот метнулся к выходу из шатра. Не прошло и минуты, как он швырнул связанного Мусука к ногам мурзы. Мусук проворно встал на колени и быстро пополз к помосту.
— О великий повелитель! Я приехал к тебе… — начал было он, но Бегич перебил его:
— Вот отец джагуна Ахмата, отец черной собаки, перебежавшей к русам. Он отдал врагам весь наш обоз, посеял смуту и страх у наших воинов. Не будь этого шакала в твоем войске, я привез бы тебе, о великий, победу.
— Врешь, мурза! — вскричал гневно Мусук. — В нашем аиле никогда не было изменников и не бу…
Сильный удар Мамаева арапника по лицу не дал Мусуку договорить. Второй удар свалил его на ковер.
— Подлый сабанчи[15], вскормивший змею! Ты смеешь дерзить знатному мурзе! Выбросить этот собачий помет из шатра и… казнить за измену весь его аил, как то велит наш кочевой закон…
Мусука утащили. Наступила тишина. Бегич учуял в словах Мамая проблеск милости, гроза как будто проходила. Мамай тоже облегченно вздохнул и плотнее уселся на троне. В запальчивости он слишком рьяно накинулся на Бегича. А наказывать его по всей строгости сейчас опасно, можно вызвать некстати большое недовольство знати… И как хорошо, что в шатре вовремя оказался Мусук. Конечно, Мамай нисколько не верил тому, что причиной поражения на Воже была измена какого-то джагуна, но он сразу ухватился за эту спасительную ниточку. Тем самым вина Бегича как бы сама собой значительно уменьшилась.
Визирь Хазмат, осанистый, отъевшийся сановник, выступил вперед и почтительно поклонился.
— Дозволь сказать, о великий…
Мамай, хмурый, суровый, молчал. Хазмат выждал положенное время и продолжал:
— Повелитель наш, подобный лучезарному солнцу! Окажи достойную тебя справедливость. Дай свое высокое прощение мурзе Бегичу. Он знатнейший меж нами и в прежних битвах не единожды доблесть показал.
Мамай исподлобья посмотрел на Хазмата, их взгляды встретились. Он понимал: цветистая просьба Хазмата на деле означала твердое требование всей придворной знати. Продолжая молчать, Мамай обвел глазами всех присутствующих. Он раздумывал: как поступить? Наконец, изобразив на лице подобие улыбки, он примирительно, глядя на Бегича, сказал:
