Ерема и Сенька долго не могли опомниться, их душили слезы и отчаяние. Они видели, что все это сотворили ордынцы, — Сеньке слишком хорошо были известны косые удары их кривых сабель.
Придя наконец в себя, они сразу же согласно решили: православных русских воинов нельзя оставлять непогребенными, чтобы их тела не были осквернены дикими зверями и хищными птицами. Но им нечем было вырыть могилу. Тогда-то и пришла в голову мысль — по древнему славянскому обычаю предать тела погибших огню.
Почти до самого вечера, оглядываясь и держа оружие наготове, они таскали из лесу хворост и сухостойные, упавшие на землю деревья. Когда сложили дрова большим кругом и высотой почти по грудь, начали сносить мертвецов и класть их рядами на кострище. Всего насчитали двадцать восемь человек, недоставало лишь нескольких ратников: либо им удалось спастись, либо они были убиты еще раньше. Всех их Сенька хорошо знал, некоторые, как и он, были коломенские.
Осенив каждого крестным знамением, принялись вновь таскать дрова, пока не сложили огромную кучу.
Уже начало темнеть, когда они зажгли костер. Долго у него не стали задерживаться: мало ли кого мог привлечь он в лесной чаще. В скорбном молчании они удалялись от злополучной поляны с пылавшим костром, пока уже в темноте не остановились на ночлег в глубине густого, высокоствольного леса.
Почти всю ночь они не сомкнули глаз. Лишили их сна и только что пережитое горе и мучительный вопрос: что делать дальше? Продуктов у них было на пять-шесть дней, лошади могли прожить на подножном корму. И они решили искать сторóжу Мелика: она не могла слишком далеко углубиться в Дикое поле — там уже начиналась открытая степь. Но где, в каком месте она затаилась? Поиски ее в течение трех суток ничего не дали.
На рассвете четвертых суток они выехали из леса и огляделись. Надо было соблюдать величайшую осторожность. Боброк оказался прав: по всему было видно, Мамай направил к самым южным границам Рязанского княжества свои крепкие боевые разъезды.
Они тронулись шагом по проселочной тропе, минуя густые кусты дикого орешника. И вдруг Ерема увидел, как Сенька резко дернулся, охнул и упал на переднюю луку седла. В его затылке, под самым краешком шлема, торчала, покачивая оперением, длинная стрела. Ерема схватился за саблю, но руку его прижала туго обвившая тело петля аркана, и в тот же миг он был сдернут с седла. Ударившись головой о землю, он потерял сознание.
…Очнулся Ерема от бешеной тряски: перебросив его, как мешок, через седло, ордынец скакал во весь дух, и за ним мчались с гиком другие всадники. Ерема бился подбородком о мыльно-мокрый бок лошади, в нос ему шибал острый запах конского и человечьего пота. И он вновь лишился сознания.
