— Аль не ведаешь? Мамка родила!
— Го-го! — загоготал Пересвет. — Во малец! Сразу видать, добрых кровей.
Ослябя укоризненно покачал головой.
— Непотребные словеса молвишь… Куда путь-то держишь?
— А на Мамая!
Пересвет вновь громко захохотал.
— Во храбрец! Алеша Попович! Одним махом семерых побивахом! Тебя как кличут-то?
— Лексеем… Алешкой мать звала.
— Вишь, угадал! И впрямь Алеша Попович.
Ослябя стоял на своем:
— Так уж и Попович. Мал ты больно. Мать, поди, во как убивается.
— Да меня сам Митрей Иванович к стягу своему приставил! — с вызывающей гордостью сказала Алена. — Доспехи вот и меч выдали.
— Мы тож к стягу княжескому приставлены, — проговорил Пересвет. — Стало быть, вместе будем его оберегать. А ты, брат Ослябя, не кори Лексея: мал да мал. Хоть и мал, да удал. Пущай ратному делу обвыкает. Ить не девка чай, а мужик.
— И такое промолвит: девица! В грех вводишь, — произнес Ослябя и покосился на Алену. Та похолодела и замерла. А Пересвет не унимался, подзадоривая Ослябю:
— А поди, брат Ослябя, не сробел бы, ежели б под бочок этакая пухленькая подгреблась? А?
— Тьфу, дурносмех! — Ослябя, подняв глаза к небу, перекрестился. — Греха не боишься, сан монашеский оскверняешь… Ох, брат Лександра, кипеть тебе в котле у дьявола, как есть кипеть, помяни мое слово.
— Намедни поймали тут с пяток баб, — не слушая Ослябю, обратился Пересвет к Алене. — Кольчуги, шеломы понадевали, мечи привесили. В мужиков, мокрохвостые, обрядились. Им ратники допрос чинят: отчего у вас ни усов, ни бород нету? А они: мы отроки, как подрастем, все будет. Смехота!
— А все ж угадали? — замирая от тайного страха, спросила Алена.
— Враз! Как шеломы-то с них сдернули, так их косищи и рассыпались по плечам. Власы отрезать то ли пожалели, то ли забыли. Умора! Ну, тут их сцапали и к воеводе.
— К воеводе? — воскликнула Алена, невольно хватаясь за шлем. — А зачем?
— Домой всех прогнали. Раз баба — сиди дома, неча в мужиковские дела встревать… А жалко! — с легким вздохом прибавил Пересвет, с ухмылкой поглядывая на Ослябю. — Там, брат Ослябя, одна была молодуха…
— Добра? — быстро спросил тот, даже подавшись вперед.
— Добрей некуда! — закатил глаза Пересвет. — Брови черные, грудь копной, а щеки — ягоды. Калач, не баба. Тебе бы в самый раз!
— Тьфу, тьфу, искуситель! — опомнился Ослябя и быстро закрестился.
Пересвет подмаргивал Алене и раскатисто хохотал. Потом приутих немного и сказал уже без смеха:
— Я же пошутил, брат Ослябя. Ты уж не серчай на меня…
