Фильм очень скучный, вообще без всякого сюжета. Но светские люди вокруг меня тают от удовольствия. Если этот фильм демонстрирует светскую сущность, тихо говорю я себе, то хорошо, что я фанатик Рогаликов.
В соседней комнате Синематеки проходит пресс-конференция с режиссером фильма, Мохсеном Махмальбафом, пытающимся привить в сердцах евреев любовь к Ирану.
— Иранский народ любит израильтян, — сообщает он в числе прочих жемчужин ораторского искусства. Интересно, его страна по данным, по крайней мере, западных разведок, в скором времени сможет производить атомные бомбы, а люди здесь, многие из которых немецкие журналисты, с энтузиазмом этому режиссеру аплодируют. Бог знает, отчего они это делают.
Когда пресс-конференция заканчивается, я встречаюсь с Алисией Уэстон, исполнительным директором этого фестиваля. Для меня это хорошая возможность разрешить головоломку, которую я не понимаю, как расшифровать самостоятельно.
— Скажите, Алисия, сколько фильмов на фестивале произведены с немецкой помощью?
Она задумывается и, наконец, говорит: "Это интересный вопрос. Обещаю вернуться к вам с ответом позже".
— Какой фильм этого фестиваля вам больше всего понравился?
— Садовник.
— Что вам в нём понравилось?
— Тот шутливо-лёгкий подход к наиболее серьезным стоящим перед нами вопросам. Я никогда не задумывалась о связи между природой, людьми и религией через призму столь нежную и вместе с тем сильную, и об их влиянии друг на друга.
— Укажите момент фильма, где лучше всего описано то, о чём вы говорите.
— Одна строчка.
— Дайте строчку!
— Я перефразирую, если вы не против.
— Вперед.
— Цветок в состоянии оценить характер человека и отреагировать на него.
— Ого.
Я вновь нуждаюсь в религиозных людях, чтобы отдохнуть от бурного чувства юмора, которым обладает светская элита. Я слышал, что сегодня где-то в городе проходят выпускные экзамены на звание рабби. Может быть, встретиться с парочкой будущих рабби? Было бы неплохо.
Я выхожу и останавливаю такси.
* * *
Махмуд, водитель, просит меня пристегнуть ремень. Но я отвечаю, что пояс против правил моей религии. Он сдается, и мы толкуем о религии, о том, о сём и, наконец, я говорю, что хотел бы узнать всё, что известно о Небесном коне Пророка, аль-Бураке.
Махмуд: "Нет, нет. Аль-Бурак не конь".
— Не конь?
— Нет. Не конь.
— А что?
— Верблюд.
— Обычный верблюд?
— Небесный верблюд.
— Хорошо. Допустим. Так, Пророк прибыл сюда, в Аль-Кудс, на верблюде, а затем прежде чем он взлетел…
