— Мы опоздали, — прошептал Нефе.
— А кто играет? — Подобные раскатам грома звуки вынудили его спутника чуть отойти назад.
— Мой ученик и адъюнкт Людвиг ван Бетховен. — На лице Христиана Готтлиба Нефе выражалось явное удовлетворение.
Людвиг выдержал последний аккорд, убрал руки с клавиш и взглянул на Нефе и пришедшего вместе с ним лейб-медика курфюрста надворного советника фон Кериха.
— Я... чуть запачкал клавиши.
— У месье Людвига ручонки никогда не отличались чистотой, — угрюмо кивнул Нефе. — Но сегодня, мой мальчик, ты сыграл неплохо, хотя... — Он на мгновение задумался, не желая перехвалить своего ученика, а потом добавил: — Полагаю, однако, что в последнем аккорде опорного баса могло быть больше.
Кто-то рядом так прекрасно играл на рояле, что Людвиг не выдержал и проснулся. Неужели это его брат Карл?.. Он медленно открыл глаза и сразу же увидел солнечных зайчиков, весело прыгающих на металлических шарах кровати. В окне видны были покрытые сверкающим снегом крыши домов. А может, сегодня праздничный день?
— Ты проспал целые сутки, Людвиг.
— Неужели? А сколько сейчас времени?
— Уже давно миновал полдень. Хочешь есть?
— Не то слово. Я готов волком пробежаться по мясным лавкам Бонна.
— В Рождество, к сожалению, для волков мясные лавки тоже закрыты.
— Правильно, сегодня же Рождество...
— А как твоя рука, Людвиг?
— Моя рука? Я её больше не чувствую. Будто её вообще нет.
— Да нет, она на месте. — Мать с сомнением покачала головой. — Так что ты будешь есть?
— Всё... А кто там играл?
— Господин Нефе. Он сегодня ночевал у нас.
— Господин Нефе...
При упоминании его имени в памяти стали всплывать отдельные эпизоды вчерашнего дня. Вот его хвалят за игру на органе. Вот сани быстро несут его по улицам...
Тут музыка смолкла, и в комнату вошёл сам господин Нефе.
— Я всё слышал. Месье изволили хорошо отдохнуть и теперь хорошо восприняли мою с таким тщанием исполненную музыку. — Горбун с напускным гневом воздел руки. — Подумать только, он не стал ждать, пока господин надворный советник прооперирует его, а играл на органе до тех пор, пока из раны не вытек гной. Но между нами: сей костоправ ни к чему не пригоден и может лишь прописать промывание обычной водой. Вспомни, Людвиг, я всегда говорил, что музыка от чего угодно излечит.
В дверь постучали, и Магдалена вышла в коридор.
— Мы не помешаем, мадам ван Бетховен?
— Нет, нет, что вы! Такая честь для нас!
— Мы сегодня ночью были на рождественской службе. Как себя чувствует Людвиг?
