— Он так зол на меня? — Людвиг задумчиво наморщил лоб.
— Ну если любовь и доброта могут сочетаться со злостью... — улыбнулась в ответ мать.
— Замена... замена. Но здесь никто не сможет исполнить фантазию соль минор... — Он осторожно пошевелил перевязанной рукой. — Может, попробовать?
— Тогда она вся воспалится.
— Замена... Знать бы, кто сможет меня заменить?
Людвиг юркнул вниз по лестнице. Уже зазвонили колокола, и хор громогласно возвестил о наступлении Рождества. Хоть бы мать не проснулась...
Возле церковного портала множество людей отряхивали от снега башмаки и плащи. Красноватые блики пробегали по лицам ожидающих и переливались на золочёных одеяниях статуй святых.
Он обошёл ряды скамей, чувствуя, как сердце начинает ныть и болеть. Но виной этому была вовсе не раненая рука.
Помощника органиста из Бойля он знал. Этот обходительный молодой человек уже сидел за органом. Он жестом подозвал Людвига и прошептал:
— Ну как там твоя рука?
— А кто меня... заменит?
— Этого я тебе сказать не могу, но, надеюсь, он скоро придёт. — Помощник органиста ткнул пальцем в лежавшие рядом с ним плащ и шляпу. — Я сижу как на углях. Мне ещё предстоит играть в другой церкви.
Людвиг придвинул к органу сиденье с откидной спинкой. Он не хотел, чтобы его видели с Нефе, ибо после Роттердама сделался ещё более робким и нерешительным.
Как же замечательно сидеть вплотную к органу и вновь слышать его голос! От него даже утихла боль в руке. «Разумеется, от царившего в церкви холода орган немного расстроился, но тут мы легко справимся, это ведь не смычковые инструменты».
Он быстро устал, ибо много ночей его мучили жар и бессонница. Он с трудом приоткрыл глаза и с облегчением констатировал, что хоры пока ещё пусты.
— Людвиг, старый разбойник, разлёгся как ни в чём не бывало на моём плаще...
— А, кто?.. — Людвиг резко вскочил на ноги.
— Никто. Пойду скажу его преосвященству, что...
Помощник органиста торопливо набросил плащ, взял ноты, надел шляпу и ушёл.
Людвиг остался один. Может, погасить светильники? Нет, пусть этим займётся старик Каспар, всё ещё таскающий с собой миску с водой. Внезапно он решительно сорвал повязку и, подняв голову, увидел в зеркале над органом своё искажённое мукой лицо. А ушах загудел ветер, Людвигу даже почудился призывный шум орлиных крыльев, и он со стоном дёрнул за регистры. Рука не слушалась, а на клавиатуру тут же закапала кровь. Но Людвиг, стиснув зубы, продолжал играть и даже не заметил, как к нему приблизились два человека в усыпанных снегом плащах. Один из них был горбат, другой, напротив, отличался высоким ростом и статью.
