и хочу исполнить также сонату соль минор Тартини, ту самую, с дьявольской трелью
[16].
— С чем?
— Разве ты ничего не знаешь о ней? Тогда слушай внимательно. Как-то ночью Тартини услышал странную музыку, а затем к нему вошёл дьявол со скрипкой у подбородка и, сверкая глазами, сказал: «Это моя музыка, и такой трели тебе никогда не исполнить». Тартини проснулся и тут же записал несколько нот сонаты и этой самой трели. Пошли.
— Куда?
— Со мной.
Упражнения потребовали значительных усилий. После игры лицо Ровантини сделалось бледным как мел, на лбу выступили крупные капли пота, из правого уголка рта потекла кровь. Она стекала на подбородок медленно и неотвратимо, словно воплощая собой рок.
— Разве я плохо играл, Людвиг? Нет, действительно, какие только силы не открыла во мне эта хрупкая девушка!
Людвиг почувствовал, что больше не может. Любовь одна не в состоянии преодолеть эту страшную болезнь. Чтобы хоть немного отвлечься, он спросил:
— А кто будет аккомпанировать тебе на концерте?
— Нефе... — Ровантини хлопнул себя по лбу. — Он сегодня рано утром приехал в почтовой карете и тут же отправился пробовать орган. Сейчас он в соборе. А вообще-то тебе нужно сходить к нему.
— Зачем?
— Он хочет присмотреться к тебе.
— Это ещё почему? — обиженно спросил Людвиг.
— Иди, дурачок. У него своя, никому не понятная метода. А потом отнесёшь Фридерике письмо, лохматый Амур. Где тут у вас чернила и перо?
Ещё издали Людвиг услышал тихие звуки музыки, доносившиеся из высоких окон собора.
Он с трудом открыл массивную дверь, и в лицо ему словно подул сильный ветер. Он окунул дрожащие пальцы в чашу со святой водой, перекрестился и встал на колени перед дарохранительницей.
Проход к ведущей на хоры винтовой лестнице был загорожен железной решёткой, и Людвиг облегчённо вздохнул, ибо это препятствие избавляло его от принятия дальнейших решений. Никогда ещё ему не было так страшно. Даже перед отцовской тростью он не испытывал такого трепета. Тогда он лишь стискивал зубы и втягивал голову в плечи.
Именно так он и поступил сейчас. Но к чему все эти усилия? В следующий раз дядюшка Франц позаботится о том, чтобы дверь была открыта. Теперь же вполне достаточно просунуть руку сквозь решётку и отодвинуть засов...
У него были хорошие лёгкие, и тем не менее он едва отдышался, когда, поднявшись на хоры, увидел маленького горбуна с нестарым, но уже испещрённым морщинами лицом. Он недовольно повернулся, и в наступившей тишине его голос прозвучал подобно раскату грома:
