Тут отец заговорил так, будто бы именно он породил и воспитал дядюшку Франца:
— Я с гордостью бы согласился подыграть тебе, но, увы, я не могу разобрать написанные тобой ноты.
Тут вновь заговорил Гросман:
— Попробуй, Фрици.
Людвиг даже поморщился — таким испуганным был голос Фрици:
— Чтобы я аккомпанировала такому выдающемуся музыканту, как господин Ровантини? Да у меня будут пальцы дрожать.
Людвиг сам не понял, что подвигло его на такой поступок, но все присутствующие оторопели, когда маленький уродливый демон пулей влетел в музыкальную комнату и подбежал к роялю.
— Я буду тебе аккомпанировать.
— Ты? Приму висту[12]? Прямо с листа?
— Ты готов? — Людвиг упрямо затряс головой. — Тогда аллегро аперто.
Он сыграл первый аккорд, быстро сменяя звуки.
— Ну и лицемер же ты, Людвиг. — Ровантини чуть наклонился к нему. — Неужели ты выдержишь такой темп?
Людвиг недобро прищурился в ответ:
— Я-то да, а вот насчёт тебя не уверен.
Атака[13].
Он торжественно исполнил вместе с Ровантини короткую, замедленную часть интродукции и вдруг срывающимся голосом воскликнул:
— Аллегро аперто! Но теперь и для скрипки тоже.
В его глазах засверкали весёлые огоньки-звёздочки. Они как бы поплыли к небу, куда, неистово водя смычком, устремился и дядюшка Франц. Как же он играл! Такого ритма старый неуклюжий рояль попросту не мог выдержать. А ведь из этого грубо сколоченного ящика следовало извлечь ещё дуо- и триосонаты. Но как? Об этом он поразмыслит потом.
Пока же у него не было времени. Франц играл для Фрици и, если уж до конца быть честным, для Моцарта. Ему явно не хотелось губить произведение того, кто теперь вынужден сидеть за одним столом с челядью. Зачем причинять ему новые страдания?
После каденции[14] он взял последний аккорд и на минуту замер, не убирая рук и как бы паря над клавишами, а потом резко повернулся, тряхнув всклокоченными волосами. Неужели так можно сыграть на единственной скрипке? Таких двойных нот и флажолётных звуков он ещё никогда не слышал! Дядюшка Франц чуть приоткрыл глаза, но взгляд его был по-прежнему устремлён куда-то в неведомые дали.
Гости разошлись, и Ровантини с Людвигом смогли наконец раздеться.
Они задули свечи, и комната погрузилась в кромешную тьму. Людвиг долго ворочался и потом решил притвориться спящим. Он глубоко и ровно дышал и уже почти было заснул, как вдруг дядюшка Франц надрывно закашлял, а затем громко застонал.
— Дядюшка Франц, почему ты так неподобающе вёл себя по отношению к Фрици? — Людвиг опёрся на локти и весь словно изготовился к атаке. — Ведь она такая милая. И к тебе она тоже со всей душой...
