– Простите, что значит «чент»? Мне это слово незнакомо.
– Человек несовершенного типа.
– Ясно, хорошо.
И переводчик принялся спешно формировать слитные и звучащие для Эмии, словно комок соплей, предложения на чужом языке. Несколько раз втолковывал что-то полицейскому, разъяснял, но выражение лица последнего становилось лишь угрюмее. Пухлые щеки, круглые глаза, непропорционально тонкие губы… Полоса с шашечками над козырьком фуражки почему-то напоминала ей о таксистах.
Наконец, прозвучал вопрос:
– Все люди, кхм, «несовершенного» типа. При чем здесь это?
Эмия впала в секундный ступор – они не знают про «Ч.Е.Н.Т.»ов? В Лаво они не рождаются?
– Послушайте, – наклонилась она вперед, – просто проводите меня к нему. Я его медсестра. Сиделка. Ему одному… опасно.
Она врала. И не врала. Знала, что ходит по грани, но нужно было увидеться с Дарином как можно скорее.
– Его нет, – постучав карандашом по столу, выдохнул полицейский, а студент-попугай почти синхронно продублировал слова. – Отправили назад в Великую Державу. Депортировали.
Эмия как человек, уставший подыскивать подходящее случаю ругательство, лишь обреченно потерла переносицу.
Опоздала.
– Если хотите, мы поможем Вам с оформлением переноса Вашего билета на более раннюю дату. Да?
– Да, – она согласилась без споров. – На самый ближайший рейс, пожалуйста.
* * *
Великая Держава. Бердинск.
(Ólafur Arnalds & Alice Sara Ott – Reminiscence)
Они вернулись домой с разницей в шесть часов.
Усталость из-за смены часовых поясов; тягостные хлопоты – долгий полет, высадка, получение багажа, поиск такси…
И вот – дома. В комнате, где накурено так, что не видно мебели, – чтобы разглядеть сидящего на диване Дара, ей пришлось распахнуть балкон. У его ног дорожная сумка; сам так и одет во вчерашнюю футболку и джинсы. А ведь в Бердинске всего плюс четыре – он, наверное, замерз, пока добирался…
– Привет…
Эмия шагнула вперед и неслышно опустилась рядом с ним.
– Я не хотел портить тебе отпуск, прости.
– Ничего. Я ведь не в отпуск сюда…
– Там было хорошо, тепло.
– Нам и здесь тепло.
– Меня депортировали без права на возвращение?
– Нет, на двадцать четыре месяца. Через два года полетим опять…
Странный диалог. За окном стемнело.
Дарин смотрел на свои сцепленные руки с таким унынием, будто на них до сих пор висели невидимые наручники. Сам себя заковал, бросил в темницу, приготовился съесть заживо.
– Ничего, всякое бывает. Ты – молодец.
Она положила на его ладони свои, сжала, попыталась отогреть.
