Калея на сообщении вновь оглянулась на дверь и приблизила лицо к источнику записывающего устройства:
– Послушай, сегодня я видела прогноз катастроф, а ты ведь человек – ты помнишь? Черт, я знаю, что мне нельзя этого передавать…
Подруга никогда на памяти Эмии не нервничала, но сейчас дергалась так, будто сама стала человеком.
– Скажи, вы не летите назад этим утром? Я надеюсь, что нет, потому что сегодняшний рейс шестьдесят два сорок один… он… В общем, самолет неисправен, не садитесь в него. Поняла? И я тебе ничего не передавала, слышишь? Не пересылай звезду назад, расформируй ее…
Запись кончилась неожиданно. Оборвалась, как закончившаяся в кассете пленка, как прервавшийся сигнал.
«Я тебе ничего не говорила… Рейс шестьдесят два сорок один…»
«Спасибо, Калея».
Эмия только теперь поняла, как сильно продрогла – не взяла с собой ни кофты, ни на худой конец пледа с кресла, – вынеслась наружу, как конь на скачках – с пеной у рта.
Оболочка звезды под ее руками рассыпалась снежной пылью и погасла, осев частицами в почву. Почему-то затихли сверчки.
Когда Эмия развернулась, чтобы пойти назад, то увидела стоящего в тени кустов Дара. Со сжатыми в полосу губами и белым (или ей показалось?) лицом.
– Что ты собираешься делать? – напирал он, как прокурор в милицейском кабинете. – Что?
Эмия тушевалась.
– Ничего.
– Ничего?!
Они ругались прямо между кустами – вдали от спящего дома и его ничего не подозревающих постояльцев.
– Ты знаешь, что самолет упадет, и ничего не собираешься делать?
Дар мерз, как и она, но, озверев, не замечал, что трясется.
– Она не сказала, что он упадет! – шипели в ответ. – Она сказала, что «неисправен». И это не значит, что обязательно упадет.
– Ага! Или что взлетит. Или что приземлится!
– Дар!
– Что – Дар? Я не должен был этого слышать? А услышал, уж извини. И забыть не могу. Да и не хочу.
Последнюю фразу он плюнул под ноги в таком презрении, будто напротив стояла не любимая женщина, а предводитель вражеской банды.
А после в полном молчании развернулся и зашагал к отелю.
Дальше ссорились уже в номере, в темной комнате, – то шепотом, то грозно поднимая тон:
– Послушай, это не мы решаем, когда и где произойдет беда, но она всегда случается не просто так, понимаешь? И нельзя на нее влиять. Потому что, когда смерть проходит очень близко, она «будит» людей, заставляет их думать иначе, менять ценности.
– Проходит близко? – едва бросил сгорбившийся на кровати Дарин. – Или когда накрывает? Чем они будут думать мертвые?
