А перед этим напишет заявление об уходе.
Возможно, не самое гениальное или своевременное решение, но ему вдруг стало легче – упали на пол невидимые цепи, соскользнул ошейник.
(Jesse Cook – Cascada)
С работы его отпустили, но не без уговоров и не без мысленного плевка вслед. На руки выдали жалких восемнадцать тысяч, полностью лишили премиальных – сказали: «Надо было за две недели…»
Удивленно и расстроено спросил на прощание Стас: «Ты чего?»
Ничего, доработал.
Вместо ответа Дар похлопал его по плечу.
Это время года он любил меньше всего – всюду грязь, просевшие сугробы, лед с крыш. Вот чуть позже, через месяц, когда снег стает, а вода высохнет, когда проклюнется зелень…
Он уже не увидит.
Есть то, что есть: низкое небо над головой, морось в воздухе.
Трамвай звенел, как ведро с гайками, и довольно шустро гнал вперед. Раскачивался из стороны в сторону, будто пьяный, отмечал своим присутствием остановки, впускал и выпускал пассажиров.
Дар сел в него, потому что не хотел идти четыре остановки пешком. Этим вечером он решил-таки побаловать себя долгожданными пельменями – не простыми, но особенно вкусными, какими однажды накормил его Стас (почти тысяча за килограмм!). Баснословные деньги, но «Ласточка» не торговала обычными продуктами. Туда везли диковинки из Заречья, и потому ценники с продуктов взирали наглые, «зажравшиеся». Потому, наверное, те пельмени ему и запомнились.
За окном вечерний город; внутри тяжело, будто мешок с песком.
Зачем ушел с работы? Ведь теперь один, и никто не прогонит мыслей – ни друзья, ни идиот-директор, ни случайно встреченные на жизненном пути «однодневные» клиенты. Порой требовательные.
Работа отвлекала – вот почему он хотел доработать в мастерской до конца. Чтобы не думать, не быть ответственным за то, что потонул в страхах, не нырнуть в депрессию раньше времени.
Кажется, уже нырнул. В обед вспомнил Эмию, проникся непривычным бунтарским духом, восстал против оков.
Восстал…
Кто теперь отдерет его жопу от дивана? Кто заставит сесть в автобус и смотреть на мир, который скоро от него отвернется? Это вдвоем хорошо, а одному больно.
Не купить бы в «Ласточке» ящик пива, только бы не поддаться унынию.
Сам того не замечая, Дарин принялся разматывать бинт с руки. Снял порядком замаравшуюся марлю, затем фольгу, под которой потела кожа, со смесью привычного равнодушия и раздражения уставился на ладонь, по которой, как ни в чем не бывало, перемещались точки. Как глубинные фонарики –
