– Послушай, а ты не думала о том, что долгая жизнь без тебя может стать для меня проклятьем?
Вырвалось, он не смог удержать. Понимал, что слова неправильные – жалкие слова ребенка-манипулятора, желающего воззвать к совести уходящего прочь родителя. Мол, вы в ответе за того, кого приручили, – теперь будьте с ним, гладьте, дарите подарки.
Дарина трясло. Чтобы Эмия этого не заметила, он сцепил руки в замок, задвинул себя в дальний угол, за столик, принялся, как она до того, смотреть в окно.
Она подсела спустя секунду, положила голову ему на плечо, неслышно вздохнула. Попросила тихо:
– Пусть так не случится.
* * *
(Declan Galbraith – Love Of My Life)
«Хочу сказку».
Он не знал, почему она это сказала. Может, потому что вечер, а они в большом городе – в последний раз. В сверкающем отеле – оплатили напоследок самый лучший номер, баснословный по цене Люкс. А, может, потому что на Небе тоже читали сказки…
– Хорошо.
Он не знал, что такое сказка в ее понимании, но выбрал ей самое красивое бордовое сверкающее вечернее платье, а себе брюки стального цвета и белоснежную сорочку. Привел в ресторан, усадил за центральный столик на возвышении, кормил деликатесами – лобстерами, картофельными тарталетками, огуречной пеной, после цитрусовым мороженым… Они пили вино и вспоминали Лаво.
А после танцевали.
«Сказка, – думала Эмия, – это когда под твоими пальцами бритая или не очень мужская щека. Когда ты вдыхаешь его парфюм и плывешь, как от порции нарконектара. Когда понимаешь, что не хотел бы обнимать никого другого, кроме того, кто ведет тебя в медленном танце, когда он – это все, чего ты хотел бы в жизни. Сказка – это та самая земная любовь; любовь, сопряженная с болью, когда ты вдруг понимаешь, что готов убить за нее и ради нее. Если бы это помогло».
Эмия улыбалась, уткнувшись носом в Дарово плечо; ее волосы гладили.
Она поняла ее – человеческую любовь. Эйфорию на верхнем пике и темный омут отчаяния, когда ты готов цепляться за рубашку, лишь бы не оттащили. Рыдать, размазывать сопли, визжать от отчаяния, совершать все глупости мира. Лишь бы помогло. Будь у нее когти, Эмия цеплялась бы ими за реальность, чтобы ее не увели обратно наверх, оставили, позволили любить дальше, всегда.
– Я бы убила за тебя, – неожиданно хохотнула она, испачкав красной помадой белую отглаженную ткань.
– Правда?
– Ага.
Они, наверное, выпили слишком много.
– Значит, ты – человек.
– Точно.
«А я за тебя», – именно так ее обнимали, прижимали к себе, держали, не желая выпускать.
