Катера подходят, пристают. Мы к ним. Наши моряки! Объятия, слезы. Забыли про всё, плачем, не скрывая слез. Моряки речи пламенные говорили, поздравляли с освобождением. Радостные, мы вернулись в лагерь. Нет еды, но есть как-то не хотелось, хотелось петь, куда-то бежать. И вторую ночь мы не спали.
Назавтра опять подались к катерам. Там чем-то покормили нас. Слушаем рассказы моряков, расспрашиваем, куда нынче дошла Красная Армия. Радовались, как дети, успехам красноармейцев. Мы в Киндасово почти ничего не знали о делах на фронте.
Под вечер услышали, что приехал Андропов, видели его. Помчались искать и нашли. Юрий Владимирович приподнял меня как пушинку и ну кружиться со мной!
— Я из концлагеря, Юрий Владимирович. Потому и лёгкая такая.
— Потом, Марийка, потом всё расскажешь. Ещё встретимся. Рад, что ты жива осталась.
Весу во мне было тогда сорок шесть килограммов. Точно уж, пушинка.
Потом мы подались с Артемьевой в центр города. На площади Ленина люди стояли. Все военные, все в ремнях скрипучих. Слышу, называют: «Куприянов, Куприянов».
— А где Куприянов? — спросила у них.
— Да здесь, в старом здании.
Мы взбежали по ступенькам. Вошли, представились. Куприянов веселый, в гимнастерке, золотые генеральские погоны на плечах. Руки нам пожал. Рассказали, что только из финского лагеря. Он вспомнил нас, меня вспомнил.
— Ты сестра Анастасии Васильевны Коллиевой? — спросил он.
— Так точно, — ответила.
— Мы думали, ты погибла.
Стали мы рассказывать ему нашу печальную историю. Люди разные заходили в кабинет, приказы получали. В общем, подробного рассказа у нас не получилось. Но о гибели Сегозерского райкома Куприянов знал. Добрым словом вспомнил Игнатьеву, Няттиева. Сказал, что мы должны будем составить подробную докладную записку и написать всё без утайки, всё как было.
Помню митинг там же, на площади Ленина. Выступал Куприянов, замечательно говорил. Потом Андропов, голос у него не шибко громкий, но люди слушали, не шелохнувшись. Речь его была такая искренняя, что многие плакали, и сам он в какой-то момент чуть не заплакал.
Через пару недель я пришла к Андропову в ЦК комсомола. Села писать докладную записку. Писала несколько дней. Все описала, все вспомнила. И предательство Терентьева, и издевательства финнов.
В один из дней позвали меня в бухгалтерию.
— Вот тебе зарплата за все месяцы горя и страданий, — сказал Андропов. — Ты ведь всё это время числилась у нас инструктором ЦК комсомола Карелии.
