Привезли их в Киндасово. Избивали, допрашивали. Потом за нас, женщин, финны принялись. Первой взяли Шуру Егорову. Били плетью, палкой. Потом меня вызвали. Кричали: «Мы всё знаем! Это ты готовила побег женщин! Где вы должны были встретиться после побега? Кто еще был в вашей группе?»
Били меня жестоко. Я держалась долго, а потом кричать стала. Били палкой, кинули на лавку и молотили изо всех сил. Старший охранник пистолетом стращал.
Марта Отс пришла через пару дней, завела беседу, выспрашивала про побег. Я ей ответила: «Да, мечтаю вырваться на волю. Позвали бы меня бежать — сразу согласилась бы. Да вот беда — не позвали…»
Вскоре финны учинили суд. Гагарина приговорили к расстрелу. Меня перевели на тюремную кухню чистить рыбу, мыть котлы, делать уборку — одним словом, убрали меня подальше от своих. Уводили в шесть утра и в одиннадцать ночи приводили. С ног падала. Некоторым казалось, что по блату мне такая работенка досталась. Но куда лучше на лесоповале или в поле.
Пришло лето сорок четвертого года. Нашу женскую тюрьму разделили как бы на две части. Одни — благонадежные, а другие, по финским меркам, — отпетые преступники. Видим, тюремщики начали уезжать, манатки свои собирают. Один охранник сказал, что благонадежных отпустят, а нас, матёрых преступников, посекут из пулеметов и бараки подожгут. Вот тут бы бежать, а как? Охрана такая, что мышь не проскочит.
Вдруг команда — грузиться на машины. Всё, думаю, пришел наш смертный час. Повезли. В Пряже повернули налево, на Петрозаводск. Отлегло на душе. Приехали в город. Поместили нас в штрафной лагерь под номером два, туда, ближе к Онежскому озеру. Предупредили, что если надумаем бежать, откроют огонь сразу. Однако мы заметили: суетятся финны. Барахло бросают в кузов свое и не свое.
Прошел страшный слух. Будто с вечера нас загонят под крышу, а ночью бараки закроют на замок, обольют бензином и подожгут. Действительно, бензин финны намедни привезли. Ночь мы не спали. Не до сна тут. Утром выходим — дверь не заперта. Нет охраны. У ворот лагерных — никого. Сбежали финны!
Шатаемся по лагерю, как шальные, смеемся, песни поем. Тут кто-то крикнул:
— Катера плывут! Катера! Наши!
Побежали к воде. От Ивановских островов катера летят. Как птицы летят. Волны рассекают. Летят, милые, как по воздуху.
Побежали на пристань. А пристань дымится. Бежим по горящим доскам. Финны лагерь наш побоялись, видимо, сжечь, так по пристани дощатой бочки катали, бензин выливали. Принялись мы огонь тушить. Водой, тряпками, зелеными ветками.
