Он молча глядел вперед. Так же медленно и неохотно стянула и правую, а потом перебросила их одну за другой через плечо на заднее сиденье.
— Очень хорошо… А теперь эту цепь, — так же не поворачиваясь, произнес Леван.
Тут уж она не выдержала:
— Я вижу, ты начинаешь хамить!
Леван затормозил, да так, что Маринэ чуть не стукнулась головой о переднее стекло.
Он взял ее за подбородок, повернул к себе ее лицо, заглянул в глаза. Маринэ потупилась и оттолкнула его руку.
Тогда Леван расстегнул цепь, подхватил медальон и вслед за перчатками закинул его на заднее сиденье.
— Я не раз говорил тебе: когда ты со мной, одевайся попроще. Ты прекрасно знаешь, не терплю маскарадов.
Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки у самого ворота и тронул машину.
Они попросили накрыть стол на веранде. У колонны устроились Леван и Нодар Эргадзе. Маринэ усадили на другом конце, рядом с Важа Двалишвили. Во главе стола сел Резо Кавтарадзе, а напротив — Бидзина Артмеладзе.
— До отъезда из Тбилиси мне как-то в голову не приходило посещать ресторан на Мтацминде, — сказал Леван.
— Да, мы привыкли к нашему городу, не замечаем его красоты. А летом нигде не сыщешь мест лучше, — ответил Нодар.
Нодар был значительно мельче крупного, красивого Левана, но выглядел очень сильным и здоровым. Упрямые его волосы беспрестанно падали на лоб, беспокойные глаза цвета старого меда горячо поблескивали.
Работал он начальником смены Руставского металлургического завода. А Важа Двалишвили руководил разливочным пролетом. Он производил впечатление человека спокойного.
Это чрезмерное спокойствие в цехе порой даже раздражало людей. Но результаты его работы всегда были отличными. Он умел толково организовать дело. В институте, насколько Леван помнил, он всегда был хорошим студентом, а на заводе считался великолепным специалистом.
А Бидзина Артмеладзе превратился за последние три года в чиновника. У него были очень неприятные глаза — холодные, невыразительные, стеклянные, такие к медвежьей голове приделывают. Весь он как-то подчеркнуто подтянут и застегнут на все пуговицы. Даже сегодня, в такую жару, на нем белоснежная рубашка и галстук. Работает он в научно-исследовательском институте черной металлургии.
Леван смотрел на ребят — все они очень изменились. Перемену, происшедшую с ними, можно было определить одним словом — они стали серьезней. Кроме Бидзины. В его манере держаться появилась не только самоуверенность, но даже развязность, чего прежде не было.
