В газете освещались важные события прошедшей четверти, но, кроме того, у каждого номера была тема – как правило, вариация одного из четырех ванильно-карамельных школьных лозунгов: «Дружба!», «Светлое будущее!», «Толерантность!», «Гармония!».
Кайл, который носил в школу плащ с капюшоном и повесил в редакции маску Гая Фокса, вышел за рамки этого стереотипа и ввел в обиход абстрактные темы типа «круги», «красный» (в «красном» номере было полно фоток Тейлор Свифт), «странный» и «винтаж». Учителя отнеслись к нововведениям неодобрительно: они предпочитали, чтобы мы не отклонялись от кондовой пропаганды «школьные годы – лучшие в вашей жизни». Зато ученики приняли идею на ура, ведь наконец можно было почитать о чем-то кроме «дружбы на всю жизнь» и «триумфального марша в светлое будущее». Когда я говорю «на ура», то имею в виду, что учащиеся разобрали примерно сорок пять процентов бесплатных газет. Учитывая, насколько тинейджерам вообще плевать на все, связанное со школой, это был абсолютный успех.
В поисках идеальной темы, которая дала бы фору Кайлу, редакторам приходилось проводить много времени в замкнутом пространстве. Хинк дал нам полную свободу определять содержание статей («Вы хорошие ребята, я вам доверяю», – сказал он на нашем первом и единственном совместном собрании и, возможно, поступил опрометчиво), и мы с Грейс регулярно устраивали мозговые штурмы. Я подъезжал на офисном стуле к ее маленькой парте, и мы сидели рядом; я пил «ред булл» или кофе (редакторы газеты имели беспрепятственный доступ в учительскую, и это было круто), она – мятный чай, и в наших головах рождались идеи, одна другой отстойнее. «Новое начало»? «С чистого листа»? «Выполни свое предназначение»? «Вечно молодой»?
В эти долгие теплые дни я часто задумывался о том, волнует ли Грейс мое присутствие так же сильно, как ее близость – меня. Каждый раз, когда мы случайно касались друг друга, потянувшись за карандашом, когда мы ухохатывались и она клала голову мне на плечо. Иногда Грейс сама инициировала эти случайные контакты. А бывало, держалась как марионетка и все ее движения были выверенными и просчитанными, чтобы мы не дай бог не задели друг друга и не придвинулись слишком близко.
Обычно я хорошо считывал людей, но Грейс Таун была аномалией, черным пятном на моем радаре. Как бы мне ни претило сравнение с «Сумерками», я вдруг начал понимать, почему Эдвард заинтересовался занудой Беллой (хотя остроумная и язвительная Грейс не была занудой – ее жесткому юмору позавидовал бы сам Джокер). Я наконец понял, почему красавчика Эдди тянуло к Белле. Чем меньше я понимал Грейс, чем более нечитаемой она казалась, тем сильнее я на нее западал. Мне жутко хотелось разобраться, что же творится в темных, запутанных, манящих закоулках ее ума.
