— Я же почти всё вам рассказала, Валерий Георгиевич, — уже с оттенком брезгливости проговорила она. — Капитан влюбляется в прогрессивную журналистку. Влюблённые сидят вечером на корме и видят зелёный луч, предвещающий счастье. Вам что-нибудь не понятно?
Господи... неужели ради этой... серьёзный капитан будет смотреть не вперёд, а назад? И — видали мы этот «зелёный луч»! Вон он сидит, зелёный с похмелья.
— Вы что-то имеете против любви? — процедила Луша.
Да, такой трудной любви в жизни не было! Но кто тебе сказал, что жизнь будет становиться легче? Скоро подъёмным краном придётся поднимать.
— Я, пожалуй, пойду, Григорий Матвеич? — играя всеми своими формами, спросила Луша.
— Иди, иди, — задумчиво произнёс Лысый.
— Да, вы поняли, надеюсь, что я дворянка? — Луша злобно вперилась в меня: ещё бы — единственная преграда между нею и миллионами!
Я промолчал. Получишь ты, Георгич, по башке, честное слово, получишь.
Луша направилась к выходу, но вдруг дверь распахнулась, и вошёл мой Костюм. Все почтительно встали.
— Ну, как работается? — осведомился он.
— Сложный товарищ. Хамит, — тут же нажаловался Лимон.
Когда это я хамил?
— Балованный больно! — вскричал Крепыш. Вот это, пожалуй, верно. Да, избалованный, но исключительно самим собой!
— Нам такие и нужны! — строго произнёс Костюм. — Широко мыслит. Постарайся не подкачать!
— Я пойду, Авенир Максимыч? — Луша на этот раз обратилась уже к Костюму и сноровисто переступила, как застоявшаяся лошадь.
— А с тобой у нас будет особый разговор! — холодно ответил ей тот.
Луша горделиво вышла. Тоха поплёлся за ней.
Ну, ясно, кто опять здесь главный. Я.
— Надеюсь! — Костюм положил мне руку на плечо.
Ну а на кого же ещё надеяться? Я вздохнул.
— Пусть он тут у нас посидит! — показал свою расторопность Лысый. — Что-нибудь нужно? — спросил он у меня.
Если б они что-то нужное могли дать! Я вздохнул.
— Если что, звоните прямо мне! — величественно проговорил Костюм и удалился.
— Всё понял? — Крепыш полосанул костяшками пальцев мне по губам. Это, как я понимаю, его работа. Все при деле.
— Ну всё, всё! — Я стал их выпроваживать. Кто-то, видать, Лимон, долго громыхал запорами на железной двери. Затихло...
Так я сразу и начал! Я прошёлся по залу. Интересные здесь орудия пыток. Вот дыба. Ноги вдеваются в железные башмаки, руки — в железные рукавицы, и ты всеми силами пытаешься удержать свой вес, а дыба медленно, со скрежетом тугих пружин, тебя растягивает. Вот другое: пристегивают за ноги к наклонной доске — и ты, чтобы голова не переполнилась кровью и не лопнула, должен напрягать пресс, поднимать голову, садиться, снова падать и снова подниматься... умирать-то от кровоизлияния неохота!
