После концерта Хухрец и Леха подошли к ней.
— С нами поедешь! — сказал Леха.
— Не могу! — усмехнулась она.
— Почему это?
— Хочу тортик купить, к бабушке пойти! — издевательски проговорила она.
— Эта Красная шапочка идет к бабушке с тортиком уже третий год! — хохотнул Хухрец.
— Пойдемте! — сказал ей я.
Она поглядела на меня, потом кивнула. Под изумленными взглядами Лехи и Хухреца мы прошли с ней через зал и вышли.
Взбудораженный Хухрец догнал нас у служебного выхода.
— Ну хочешь... я жену свою... в дурдом спрячу? — возбужденно предложил он ей.
«Странные он выдвигает соблазны!» — подумал я.
Она без выражения глянула на него, и мы вышли.
Дом ее поразил меня своим уютом.
— А ты неплохо, оказывается, живешь! — я огляделся. — У тебя муж, видно, богатый?
— Был. Уволила, — лаконично ответила она.
— Ясно. А теперь, значит, в хоре этом шьешься?
— А может, мне нравится это дело! — с вызовом проговорила она.
— А дети?
— Сын.
— Сколько ему?
— Шестнадцать... Сейчас, кстати, придет.
— Понял.
Зазвонил телефон. Она взяла трубку, послушала, ни слова не говоря, и выдернула шнур из гнезда.
— Странно ты разговариваешь! — удивился я.
— Да это дружок твой звонил, Хухрец. Сказал, что, если соглашусь, даст мне пачку индийского чая.
«Да-а... широкий человек! — подумал я. — Ему что пачку чая подарить, что жену в дурдом посадить — все одно».
— Вы, наверно, торопитесь? — заметив, что я задумался, сказала она.
«Ну ясно, я ей не нужен! — понял я. — Конечно, ей нравятся молодые и красивые, — но ведь старым и уродливым быть тоже хорошо — не надо только слишком многого хотеть».
Неожиданно хлопнула дверь — явился сын.
— Боб, ты будешь есть? — крикнула она.
— Судя по ботинкам сорок пятого размера в прихожей — у нас гость. Хотелось бы пообщаться.
— Это можно, — поправляя галстук, я вышел в прихожую. Больше всего из ребят мне нравятся такие — очкастые отличники, не лезущие в бессмысленные свалки, но все равно всех побеждающие. Может, я люблю их потому, что сам когда-то был таким — и таким, в сущности, остался. Жизнь, конечно, многому научила меня, в разных обстоятельствах я умею превращаться и в пройдоху, и в идиота, но, оставшись наедине с самим собой, снова неизменно превращаюсь в тихоню-отличника.
Мы поговорили обо всем на свете, потом Боб сел ужинать, и я ушел.
Леха сидел в номере перед телевизором, тупо смотрел бесконечный телесериал «Про Федю»: Федя приходит с работы, расшнуровывает ботинки, потом идет в туалет, потом молча ужинает.
