— Ну... что? — Меня так и подмывало что-то делать, куда-то бежать.
Ева задумчиво сидела. Нет, слишком задумчивая женщина: о чём ещё думать в такой роскоши?
— Какие-то проблемы? — вздохнув, я наконец пустился в серьёзный разговор.
— Нет, всё нормально, — спокойно выговорила она.
Я знал уже, что если Ева говорит «нормально» — это значит, что обстановка крайне напряжена.
— Не то что-то делается? — встревожился я.
— Во всяком случае, постараюсь, чтобы всё кончилось по-человечески! — проговорила Ева.
О человечности обычно заговаривают тогда, когда надвигается что-нибудь ужасное... «по-человечески проводить», «по-человечески похоронить»...
— Что случилось-то? Не те люди приехали? Откуда ещё могут быть неприятности в этом раю?
— Наоборот, слишком те, — мрачно усмехнулась Ева. — Спустись, посмотри.
Я знал, что «те»... но, чтобы «слишком те»... как это понимать?
Я прекрасно знал этот разъезжающий контингент: крепкие ребята, пальца в рот не клади. Чётко знают, что очаровать должны не каких-нибудь там читателей Заволжья, от которых фактически ничего не зависит, а вот этих энергичных немецких профессорш, от которых в наше суровое время зависит всё. Дураков нет. Я сам сюда не через Заволжье приехал!
— Спустись, — твердила Ева.
— Спущусь! Что ж ты думаешь: здесь буду куковать?
Я и сам понимал, что на этот слет, на инвентаризацию умов, на переучет любимцев западной профессуры, соберутся самые-самые и крутиться тут надо вовсю, иначе не заметят — растаешь в весеннем воздухе навсегда. Но неужели так сразу?
— Большая чистка? — поинтересовался я. Ева грустно кивнула.
— А кто затеял?
— Твой друг!
— А он разве здесь?
— Да, что-то задумал. В общем — все в панике... кроме тебя, дурака!
— Паники не заметил.
— И не заметишь! Но знай: люди поднимаются по чужим телам! У вас разве не так?
— У нас, к сожалению, некуда стало подниматься... я имею в виду — в интеллектуальной сфере. Одна только ваша ярмарка осталась.
— Это чувствуется. Но и она не резиновая и не вечная. Скоро и её не будет.
— Да? Плохо. Как же нам жить? У нас-то на родине никакой подпоры не будет — это точно.
— Сколько мы вам переводим денег — куда они деваются? — гневно вскричала Ева.
— Значит, есть куда деваться. Мастеров много.
Мы помолчали.
— И с кого начинают? С меня?
— Если твой лучший друг решит с тебя, значит, с тебя! — вздохнула Ева.
— Так где он?
— Таится. Трубку курит. Молчит. Понимает, что его отсутствие гораздо страшнее, чем присутствие.
Это мы давно с ним открыли: отсутствие — великая вещь! Отсутствие гораздо сильнее действует, чем присутствие. Пришедших перестают воспринимать. «Напрягают» отсутствующие — самые тревожные мысли относительно их местопребывания. Неужели?!.. А вдруг уже?!.. Этот приём — держать в напряжении именно своим отсутствием — был нами досконально разработан ещё в молодости. На каких только высочайших приёмах не блистали мы с ним своим отсутствием, наводя ужас! Но он довёл это изобретение до полного блеска: надо же держать в панике всю литературную элиту — без конкретных угроз, исключительно отсутствием. Шорох даже здесь слышен! Молоток, молоток!
