Наконец я услышал через форточку гулкий мат и радостно выскочил. То были самые сладкие звуки, которые можно было услышать: значит, пришли рабочие, которые начнут что-то делать. Но мат, увы, оказался не тот: это приехали мусорщики и пытались извлечь бак из ледяного плена. Я в отчаянии огляделся. Посреди двора газовала машина, заполняя наш «колодец» удушливым газом. Прежде я боролся с ними и однажды даже подрался, но сейчас мелькали другие идеи: может, попросить его «дать газ» в Антарктиду и растопить лед? Но, выдав особо удушливую порцию, авто умчалось. И, наконец, появились сварщики. «Как же вы довели до такого?» — этот вопрос не я задал им, а, что удивительно, они мне. Я не знал, что ответить. И вот, отражаясь во льду, засверкала сварка. Дыру заштопали, и в кране появилась вода... Правда, тоненькой струйкой.
— Ничего, скоро у нас как в Приморье будет — тогда спохватимся! — сказал мне мастер на прощание. Стало быть, мы приближаемся не к Парижу, а к Приморью? Или все-таки к Антарктиде?
Потом я пошел отдышаться, вышел на Дворцовую. Мороз еще жег, но и солнце — скоро весна! — явственно пригревало. Сверкал золотом Исаакий. Одна сторона Александрийского столпа была зимняя, седая, другая, обращенная к солнцу, была темная, влажная и дымилась.
Я вышел на Неву. Да, наш город — не Париж. Он лучше. Но когда же мы будем жить достойно — если не как бы в Париже, то хоть как бы в Петербурге?
— Ну прекрати... прекрати! Ты человек или кто?! — бормочу я, еще не просыпаясь. Нет, не человек он! Струя газа из выхлопной трубы его автомобиля заполняет комнату: удушье, слезы, кашель! Я встаю — о Господи, так начинается каждый день — а мне надо писать что-то радостное: гадостей хватает и так, а если верить телевизору и прессе, то получается, что всем нам давно пора умереть. Неужто это правда?!
Я подхожу к окну... Душегубы не унимаются — особенно этот юнец в кремовой машине. Видно, свою самостоятельность он может доказать только так — удушая ближних. И другие хороши, но этот особенно — становится под моим окном, будто задание у него такое: задушить меня лично и мою семью. Уговоры на него не действуют: пытался уже. В ответ лишь усиленная струя газа: вы мне не указ! У меня автомобиль! А у вас?
Я вижу слой сажи на подоконнике — такой же слой, стало быть, и у меня в легких. И у моих родных! Драться с ним, что ли? С предыдущим таким же я дрался — тот вроде что-то учел, машины его теперь не видно... И с этим драться? Такая теперь жизнь? А как же — ее прелесть, волшебство, счастье, которые я усиленно воспевал? Врал, значит?
