Помогают классики и сейчас, когда жизнь становится все более суровой. Любимое словосочетание любого правительства у нас — «непопулярные меры». Давно уже не живу я в той пристройке у Лехи — и он вынужден был поднять цены, видимо, по вине правительства, поднявшего цены на бензин. Расслоение общества, которое расслаивается явно не в мою пользу, я стал чувствовать по возросшему интересу к помойке, расположенной в бетонной нише как раз под нами: сколько замечательных вещей стали теперь выкидывать! Разве раньше я (сам почти классик) хотя бы голову туда повернул? А теперь — не могу удержаться! Не однажды уже я вбегал домой с горящим взглядом — и трофеем с помойки. «Смотрите, что я нашел!» — кричал я радостно. И лишь презрительная усмешка жены меня отрезвляла: «Господи! Как я упал!».
Но тут, в самый последний раз, я не мог удержаться... Стул! Великолепный, почти целый стул стоял в мусорном отсеке, за баками! Я дернулся, но вспомнил, что спешу по важному делу, связанному с литературой, а не с ограблением помоек. Подергавшись, я ушел все-таки, решив: заберу на обратном пути. Весь день я думал не о делах, а о стуле. Вот что делает с человеком жизнь! Наконец я вернулся во двор — и как раз в этот момент с помойки выходил человек, напоминающий бомжа, — с моим стулом! Я вцепился в стул с криком: «Это мой!» — и мы некоторое время яростно боролись. Он пытался ударить меня ногой — и что-то мне это напомнило.
«Господи! — вспомнил я. — Так мы же, как Киса Воробьянинов с отцом Федором, деремся за стул!»
Я засмеялся, махнул рукой и, отдав победу сопернику, ушел домой. Я успокоился, более того — был счастлив, вдруг погостив в одном из любимых моих литературных произведений. «Как Киса!» — повторял я и смеялся. И, счастливый, пришел домой. Конечно, если бы я был воспитан на нынешних фильмах про «тигров каратэ», я бы нанес врагу несколько смертельных ударов и принес бы стул. Но я воспитан на классике... Какое счастье!
Конечно, и классика не спасет нас от неизбежных, увы, несчастий — но классика учит нас пить свое горе не из лужи, а из прекрасного сосуда. Читайте классику — и вы окажетесь в чудной компании, и жизнь вокруг покажется вам хоть и жестокой, но прекрасной.
И вырвал грешный мой язык
«И празднословный, и лукавый...» В общем — было за что его вырывать. И что же теперь — без языка?
Было время, когда его стыдились. Помню писательский круиз по Балтике и наши попытки сойтись с европейцами — благожелательными, великолепными, улыбающимися — и в то же время абсолютно чужими: другое воспитание, другая культура, абсолютно другой ритм. Разговаривая с тобой, они все время поглядывали куда-то тебе за спину, куда-то спешили — туда, где их ждали по-настоящему серьезные встречи, а ты лишь мешал.
