Я подсел к Мартыну — все-таки самый близкий мне человек.
Сейчас наигранное его возмущение по отношению к неадекватному поступку Леси как бы прошло и сменилось опять же наигранным как бы восхищением по поводу найденной в какой-то гробнице рукописи какого-то Евтихия Паленого, XVI век.
— Какая свежесть! Какая глубина! — он откидывал голову, снова играя на меня.
Леся равнодушно зевала — ее подобные разговоры, как она бы сказала, не факали. Бим и Бом бодрыми, выспавшимися глазами поглядывали вокруг: что бы такое еще украсть?
Ну, это все понятно: сольный номер Мартына предназначался исключительно для меня — для этого он меня и привез.
Я смотрел на него. Да, вся трагедия таких людей в неосуществимости их желания: сочетать неординарность личности с предельно ординарным, надежным существованием.
Будучи кинорежиссерами, они обычно ставят фильмы о скором и неизбежном конце света — но при этом напряженно следят, чтобы их не забыли выдвинуть в местком.
— Слушай! — Я решительно подступил к нему (ибо своей любимой игрой он может заниматься до бесконечности). — Ты с шефом не говорил насчет меня? Вовсю уже тружусь, наплодил борзых... но не могу же я, даже в монастыре, святым духом питаться?!
Он оценивающе, изумленно смотрел на меня, как бы открывая новые бездны падения (впрочем, это уже было!).
— Да-а... а ты шустрый мальчик! — процедил он. Что он имел в виду — то ли мою безудержную тягу к наживе, то ли некоторые ночные нюансы... Неважно! Главное — ему показать, что он знает все, видит насквозь. Ну ладно! Я шустрый, он благородный... С этим ясно.
— Ну так как... говорил или нет? — Я понял, что его надо загонять в угол, как курицу в сарае.
Он долго снисходительно смотрел на меня.
— Ну так как?! — тупо повторил я.
— Разумеется, я говорил с шефом...
— Обо мне?
— Ну, прямо так о тебе мы не говорили... В основном мы касались некоторых более тонких проблем! Но я дал ему понять!..
Решив, видимо, что и так уже сказал достаточно, он поднялся и встал в очередь за Бимом и Бомом.
— Так что же мне — с голоду подыхать?!
Он только отмахнулся — погоди, мол, со своей ерундой, со своими низменными проблемами!
Тут вдруг дверь в трапезную распахнулась, и вошел Сам.
Все буквально обомлели. По степени обомления я понял, что явление Самого в общую трапезную — явление небывалое: видно, действительно нечто меняется в воздухе, раз так!
Он бодро и оживленно поздоровался со всеми и демократично встал вторым.
— Скажите, — я подошел к нему, — мне стоять в очереди али нет? Дадут мне тут подхарчиться — али как?!
