— Мы с ней забыли, как это звучит и как это надо слушать, — рассудил Винт, — и пока не умеем отличить одну ноту от другой. Уши огрубели от веселых маршей. Мы слышим только серый шум жизни.
Сударыня, удивившись, приподняла брови, наморщила высокий лоб.
— Тогда зачем? — спросила она.
— Вдвоем не так страшно.
— Разве? Кажется, наоборот: страх за другого сильнее страха за одного себя.
— Тогда, получается, — встрепенулся Винта, размышляя, — чем больше вся масса, тем сильнее страх частицы?
— Это совсем другая арифметика. В вашем случае мы говорим о недостающей половине. Чем более вы чем-то дорожите, тем сильнее за это что-то боитесь.
— Так что, не жениться?
— Страх упустить шанс сильнее страха потерять достигнутое. Социализированный авантюризм, — сказала она не своими словами, и Винт взглянул на книгу в ее руках, — есть непременное условие общественного развития, которое хочет быть развитием, это вам любой теоретик-самоучка скажет и скажет, что и как получится, если этот авантюризм ампутируется в народе. Как сорняк в культурном поле активизирует иммунитет почвы, так и бунтари и разбойники в народе поддерживают общий тонус державы. Изведите бунтовщиков — и наступит гибель, душа народа теряет свою упругость и способность к экспансии, и тогда нет смысла говорить и о крыльях поэзии, и легкой играющей поступи прозы, и о бронзовой музыке публицистики. — Сударыня читала по раскрытой книге, — и об ораторской речи, и все тогда становится серым шумом, эхом отбежавшего космического прибоя, которого позвала домой туманная дымка океана...
— Дадите почитать? — кивнул Винт на книгу.
— Нет, это письма ко мне. Человека, который меня любит.
— Не знаю, жениться мне или нет? — продолжал Винт. — Ветром несло над землей два вялых древесных листа. Их случайно закрутило вместе, и они подумали, будто у них есть общая цель.
— А вдруг? — вопрос повис в комнате, растаял.
— Нет, — помолчав, качнул головой Винт, — даже у ветра нет цели, как нет и у того, кто дует. Может быть, есть у того, кто ищет, не закрывая глаз.
— Это еще не повод, чтобы не жениться, — улыбнулась она. — Я видела вашу Елену. Это настоящая женщина.
— Почему настоящая?
— У нее нет претензий, которые вы не смогли бы удовлетворить. Ни одно из ее ожиданий вы не сможете обмануть, потому что она ничего не ждет. Она предпочитает вас как вы есть, а не то, что вы о себе думаете. Она не оскорбит вашего достоинства и не пожертвует своим, которое вы любите в ней больше остального. Она не станет докучать несвоевременными ласками, но лучшие из них всегда совпадут с вашими желаниями. Даже скудные ваши мысли будут в ее кулинарном исполнении как царский ужин.
