— Нет.
— Я сам не понимаю. Я не понимаю, почему четыре цветка? Почему не пять или три? И почему они без целлофана? Ведь их подают обернутыми в целлофан. Но их четыре, и они без целлофана.
— Ты в этом уверен? — спросил я себя. — Может быть, это был другой случай?
Я покачал головой. Я тяжело дышал.
— Я уверен, — сказал я себе. — Потому, что этого случая не было.
Человек в помятой шляпе и темном плаще остановился у рекламного щита. Некоторое время он смотрел на него, как бы не видя — вероятно, он глубоко задумался, — потом он зажмурился и снова открыл глаза, чтобы сосредоточиться, и тогда понял, что это я. За моей спиной туда и сюда сновали прохожие, создавая динамичный задний план. Я сделал еще усилие и увидел перед собой плакат. Он не был поврежден.
“Здесь слишком оживленное место, — подумал я. — Плакат, наверное, наклеен только сегодня”.
На новеньком, блестящем от глянца и дождя плакате я мог хорошо рассмотреть ее глаз, тот, который был лучше виден, потому что ее лицо было повернуто в три четверти, и второй был виден не весь, на нем лежала голубоватая тень от темной, растрепанной челки. Левый был обыкновенный в меру красивый глаз, серый, слегка зеленоватый, в общем, ничего особенного, но, наверное, многим нравится, раз певица так популярна. Я не пытался понять чувства ее поклонников — просто стоял и смотрел. Тяжеловатое верхнее веко и небольшая припухлость под глазом — для кого-то в этом особенный шарм. Красивое и довольно тонкое лицо немного портили губы, слишком узкие к уголкам. Впрочем, рот был открыт, как и должно быть при пении, и это мешало сказать что-нибудь о характере. Но я и не Цезарь Ламброзо.
Я отвернулся, и если бы я мог видеть себя со стороны, плакат с лицом певицы стал бы для меня фоном.
Я набрал номер. Я набрал его по памяти, но визитную карточку зачем-то держал в руке.
— Частное охранно-детективное агентство “Галифакс”, — ответили мне женским голосом.
— Добрый день, — сказал я. — Я хотел бы поговорить с вами об охране. О негласной охране, — уточнил я. — Мне нужно, чтобы человек, с которым я веду переговоры, не знал, что меня охраняют.
— Простите, не совсем вас понимаю, — ответила женщина, судя по голосу, молодая.
— Я веду переговоры, — сказал я. — Это коммерческая сделка, и речь идет о довольно крупной сумме. У меня есть основания опасаться, что здесь не все чисто. Я надеюсь, что мои подозрения неосновательны, но, знаете, береженого Бог бережет. Я хотел бы обезопасить себя на всякий случай, но так, чтобы мой контрагент об этом не знал. Ничего незаконного.
