Старик продолжал рассуждать, но я слушал только из вежливости. Внезапно я заметил сколько у старика морщин. Он был похож на какой-то знакомый мне снимок, может быть, какого-то известного фотографа, напечатанный в каком-то известном фотожурнале. И на нем был черный вагнеровский берет.
Старик пожелал мне всего хорошего, повернулся и зашагал, щегольским движением выбрасывая перед собой трость. Я снова обернулся к плакату и уставился на него, но ничего не видел.
“Что он свихнулся, что ли? — подумал я. — Или окончательно уверовал в свою непогрешимость?”
Я вспомнил, как однажды он уже вылез с лишней информацией, когда уголовный розыск вел игру с терроризировавшим весь город квартирным убийцей. Он тогда сообщил гражданину Б. вместе с номером телефона, который ему поручили передать, и название отдела, который его называть не просили. Не знаю, почему было так важно скрыть название отдела, но знаю из газет, что в самом отделе были этим очень недовольны — как-то это нарушило их планы. Но это, конечно, было ничто по сравнению с тем, что он сделал теперь. Эту его самодеятельность можно было квалифицировать как соучастие в преступлении. Было прямым предупреждением, после которого можно уже не устраивать засаду.
“Если только это не очередной трюк, — подумал я. — Операция “Тухлая колбаса”.
В последний год всеобщего дефицита, когда на прилавках магазинов оставались только спички и лавровый лист, он подначивал публику, показывая в своей программе душераздирающие сюжеты с зарытыми в землю или просто выброшенными на свалку центнерами, а может быть, и тоннами деликатесных колбас, бекона и ветчины. Он перед камерой давал понюхать ее своим сотрудникам, и те, естественно, не морщась и не моргнув глазом, подтверждали ее свежесть и доброкачественность, но по телевизору трудно разобрать, что чем пахнет. Кто его знает, находил ли он все эти копчености в самом деле или их для него специально кто-то закапывал, но голодные рассерженные люди в таких случаях предпочитают верить.
“Так не трюк ли все это? — подумал я. — Привезти и показать ее публике. А может, и не возил, может, показал ее прямо в студии — надо было спросить старика, где он ее показывал. Да, — подумал я, — он мог это сделать — это его стиль. И тогда это не соучастие. Он вовсе не предупредил преступника, а наоборот, предотвратил преступление. Хотя при этом он наверняка понимал, что срывает им операцию. Теперь убийца просто не придет”.
