На экране человек, дававший интервью, поднял бокал и осушил его. Так и не отпив, я поставил бутылку на ковер. “Послушаем, что ты скажешь”. Говоривший лицом напоминал мне курицу. Но он не говорил, отрубал короткие, как поленья, фразы.
“За меня будут голосовать, — говорил человек с экрана, — раз: неимущие слои населения, — он загнул указательный палец. Ручки перед его лицом казались непропорционально маленькими, — два, — отрубил он, — потерявшие работу в результате конверсии, — три: офицеры выведенных из-за рубежа контингентов и, наконец, четыре — это российские граждане, оказавшиеся после распада Союза за границей, — он загнул мизинец. — В тех республиках им не дают гражданства, и они автоматически остаются российскими гражданами, а потому они и хотят, и имеют право голосовать за меня”.
“В этом ты, пожалуй, прав”, — подумал я и отпил хороший глоток из бутылки.
Сегодня я пропустил те новости, которые меня занимали. Правда, я ничего особенного и не ждал, но все же могли быть какие-нибудь многозначительные намеки или домыслы комментатора о возможных мотивах убийства, а из этих домыслов тоже можно сделать какие-нибудь выводы, ну хотя бы предположить, кого здесь собираются подставить. Кроме того, он мог вернуться к делу Шульгина и выболтать что-нибудь из того, что не знал или утаил тогда. Могли также появиться дополнительные обстоятельства последнего убийства, ну скажем, сведения о ревнивом муже, о тайном романе с импресарио или с барабанщиком, или с тем самым психоаналитиком, который так нетрадиционно проводил сеансы в нерабочее время, да еще на чужой территории. Наконец, просто могли сообщить о поимке убийцы — ведь комментатор никогда не стеснялся в недоказанных обвинениях и вполне мог осудить подозреваемого, а то и свидетеля — это с ним бывало. Помню однажды он сообщил о чудовищном по тем временам преступлении — теперь такое никого не удивляет — была убита пожилая женщина и ее маленький внук, последний, видимо, для того, чтобы избавиться от свидетеля. Мальчик был убит особенно жестоко, просто как-то изуверски — черенком ложки, вбитой в горло. Комментатор тогда поспешил сообщить об уже найденном и арестованном убийце — отце ребенка. Он показал и уже сознавшегося преступника, у которого на лице недвусмысленно читались следы допроса, а через две недели, не моргнув глазом и даже не вспомнив об уже найденном и сознавшемся, показал другого, только что “изобличенного” в этом убийстве. Нет, я на слова комментатора особенно не полагался, но можно было бы понять, есть ли во всем этом направление, и может быть, это что-то сказало бы о мотиве.
