Да скорей последнее, а то, что здесь постоянно произносятся слова “Россия”, “русское”, “русские”, то это, вероятнее всего, частная инициатива этого телеполицая, который вообразил себя Мининым и Пожарским, строительство своего собственного имиджа, образа патриота и борца за правду, но даже если это простая неразбериха, то в мутной воде все равно “черт” рыбку выловит.
Петруша сбросил сразу три карты и три прикупил, значит, пара королей у него все-таки была, но после прикупа на его лице не то, чтобы отразилось разочарование — мелькнуло что-то вроде обиды, видимо, он прикупил хуже, чем снес.
Я сбросил две карты — семерку треф и девятку червей — и заменил их дамой и опять-таки девяткой к моим пикам: тузу, даме и валету. Образовалась двойка дам — остальное никак не подходило, но при удачном для меня раскладе на этой двойке можно было играть. Посмотрим, как пойдет торговля.
Капитан сменил карту, весело оглядел всех нас.
— Ну-с, Петруша, — обратился полковник к “кадету”, — что скажешь?
“Кадет” поморщился, подергал носом, посмотрел на полковника, на меня.
— Пас-пароль, — наконец нехотя сказал он. Несмотря на своих двух королей, видимо, не хотел рисковать.
Полковник посмотрел на меня, а я — на него. Оба усмехнулись. Мои две дамы вряд ли играли. Они смотрели на меня в четыре глаза, и дама пик никак не связывалась у меня ни с Пушкиным, ни с Чайковским — связывалась с плакатом на рекламном стенде. Я представил, как я выцарапываю своим дамам глаза, и вдруг расхохотался. Все трое с удивлением посмотрели на меня, но я никак не объяснил своей реакции.
— Пас-пароль, — сказал я, глядя полковнику в глаза.
— Пас, — сразу же сказал капитан и бросил карты.
Я взял свой стакан и отпил из него. Полковник покачал головой и добавил еще чип.
— Пас, — выкрикнул “кадет” с такой поспешностью, как будто кричал “чур мое”.
Я еще раз заглянул в свои карты, чисто автоматически. В любом случае я проиграл. Любопытство стоило недорого, и я предложил раскрыться.
— Ваши дамы убиты, — сказал полковник и выложил на стол свои карты.
Проходя мимо рекламного щита, я не останавливался, чтобы посмотреть на плакаты. Нужного мне плаката здесь не было, и я знал, что другие лица останутся нетронутыми, пока с этим не будет покончено.
Моросил мелкий дождик, но было неясно, перейдет ли он в более сильный, и ветер тащил по асфальту размокшие обрывки газет и прямоугольнички рекламных листовок. Я подумал, не раскрыть ли зонтик, но поленился вытаскивать его из чехла. Закуривать в такую погоду на улице тоже не хотелось, хотя руки по привычке и требовали какого-то дела.
