В час дня, после визита в комнату Элиаса, я без всякого аппетита обедала на террасе, позволив себе такую роскошь, как бокал розового вина. Я вслушивалась в тишину, прерываемую пением цикад. Легкий ветерок гулял в ветках деревьев и шевелил белые простыни, сохнущие в глубине сада. Яркое солнце согревало меня, заряжало энергией. Я не знала, что будет завтра, но чувствовала, что освободилась от груза, как будто провела прошедшие сутки, принимая целебные процедуры, которые очистили мой организм, а заодно и давно загноившуюся рану. Я вылечилась от скверного одиночества. Все последние годы я была с Эмериком, оставаясь при этом одинокой, и это подтачивало меня. Теперь же я была просто одинока, без него. То есть по-настоящему одинока. И это хорошо для меня. Я двигалась в тумане, не зная, куда направляюсь. Я летела в свободном падении, и мне не за кого было ухватиться. Я должна заново учиться жить – жить без него, без его присутствия, пусть даже не физического, в моей жизни. Единственное, в чем я уверена: я больше никогда не буду ждать его. Сомнения, в которых он признался, лишили меня надежды – если она еще недавно у меня оставалась, то сейчас ее точно больше не было. Нужно заново оценить свою роль в случившемся: легко упрекать Эмерика за то, что он любил меня не так, как надо, любил ради себя, а не ради меня, однако и моей вины тут тоже немало.
Для начала надо присмотреться к себе, разобраться, как и почему я его полюбила. Он свалился на меня в худший период моей жизни, когда я была совсем одна и некому было позаботиться обо мне. Не потому ли я его полюбила, что мне показалось, будто отныне я кому-то нужна? Или потому, что он позволял мне верить в некую смутную идею любви? Или так было проще? Я постепенно приходила к выводу, что три последних года сражалась во имя химер, в которые сама не верила, и делала это ради того, чтобы спрятаться от реальности, от настоящей жизни.
К середине дня я почувствовала, что надо встретиться с Кати. Я подъехала к магазину, вышла из машины и спокойно направилась к входу. Подруга заметила меня, вскинула брови и послала мне подозрительный взгляд. Я прогуливалась по ее маленькой лавке и слушала, как она дружелюбно и терпеливо отвечает клиентам, объясняет, сколько у нее ульев, рассказывает, как по ночам их переносят на новые места для сбора цветочного нектара и как откачивают мед. Она давала попробовать разные сорта и делала все это со свойственной ей доброжелательностью. Покупатели достали чековые книжки. Готовность щедро делиться своей страстью приносила плоды, и я была счастлива за нее. Когда мы остались вдвоем, она исчезла в маленькой подсобке, вернулась с двумя пластиковыми ящиками и поставила их на улице перед магазином вместо табуретов. Похлопала ладонью по одному из них, приглашая сесть. Я подчинилась. Ожидая Кати, я следила за автомобилями, которые приезжали из лощины и пересекали Боньё. Невероятное сочетание проезжающих автомобилей развеселило меня: от роскошного авто некого туриста, слегка обалдевшего от немыслимого количества виражей на подъеме и обеспокоенного предстоящим проездом через деревню с ее узкими извилистыми улочками, до старого драндулета с сидящим за рулем древним дедом, который вряд ли видит дальше своего носа, но при этом прекрасно ориентируется. И как вы думаете, кто кому возмущенно сигналит? Турист деду, конечно! А старый упрямец качает головой, как бы говоря “эх ты, мой нетерпеливый козлик, так быстро из этого лабиринта тебе не вырулить”. Кати села на ящик рядом со мной и протянула дымящуюся чашку:
