И опять дал отбой.
Зачем мне было пытаться изменить парня, когда я мог просто устроить так, чтобы Бен наверняка больше и близко возле него не оказывался? Зачем тратить силы на то, чтобы назвать кого-то засранцем? Скорее всего он вас не услышит, не примет ваш совет к сердцу и не улучшит тут же свой нрав.
Я опять сунулся к Бену в спальню.
— С тобой все будет нормально, пока я отъеду?
— Наверное. Можно я тебе расскажу свой сон?
— Тебе прихватить что-нибудь? Имбирный эль или еще что?
— Нет, меня от него сразу вырвет. Я видел очень дурной сон. Мне снился огонь.
— Что за огонь?
— Большой. И очень быстрый.
— Быстрый?
— Ага. Типа, вот только что был крохотный огонек у меня в руке, а потом он побежал и вправду быстро-быстро.
— Наш дом?
— Нет, не наш дом.
— Похоже было на лесной пожар?
— Нет, это не в лесу было. Это было в пекарне.
— О боже! Даже не произноси этого, брат. И больше ничего не рассказывай мне об этом. Слишком это жутко.
— Я же говорил тебе, что сон был дурной.
— Я вернусь через несколько минут.
— Хорошо.
— Ты будешь молодцом?
— Нет. Ведь меня опять может вырвать, даже если тебя и не будет.
Я думал об Анат. Может, остановиться на обратном пути и повидаться с ней? Пончик взять? Поговорить? Или лучше будет сразу вернуться к Бену?
Это был бы первый раз, когда бы мы увиделись после того, как она рассказала мне свою историю «А вот и он». Я ехал по улице к пекарне, смотря вперед, просто чтобы увидеть Анат в окне. Может, она покажется мне другой теперь, когда я знаю то, что она чувствовала.
Только не было никакого окна пекарни.
Никакой пекарни не было.
Только черная куча. Почерневшие балки, покореженные. Всего один угол здания высотой в один этаж уцелел. Двое пожарных направляли водяные дуги своих брандспойтов на руины, исходившие паром на утреннем воздухе.
Я врезал по тормозам и отчаянно закрутил головой, пытаясь убедиться, что смотрю на нужный угол.
Оставил машину стоять прямо посреди улицы и вышел из нее.
Трудно свести воедино все кипевшее во мне, потому как это было разрозненно, накладывалось одно на другое и было для меня недостижимо. Самый четкий позыв, какой я был способен извлечь из этого, — новое желание убить кого-то. Хотелось стянуть Бога оттуда, где он обитает, если Бог обитает, и голыми руками разодрать его на части. Хотелось силой заставить его перестать убивать меня. Перестать отбирать все. Мне хотелось силой принудить его к послушанию. Воля Божья просто отбилась от рук.
И все это было до того, как я вспомнил, что Анат всю ночь провела в этом здании. Следующее, что я понял: я держу пожарного за грудки его водонепроницаемого облачения. Он пытался убедить меня, что нельзя оставлять машину посреди улицы. Я старался убедить его, что в доме, в комнате над пекарней, спала женщина. Он знает об этом. «Она выбралась», — сказал пожарный.
