Анат отпрянула и нахмурилась. Будто издалека до меня доносились ее слова:
— О, Рассел, ну что мне с тобой делать? — звучало это, скажем так, не совсем нежно.
Я уселся на запечатанный бочонок кленовой глазури. Счастье еще, что этот бочонок кленовой глазури был рядом.
Какое-то время я смотрел на линолеум.
Сердце мое стремительно летело куда-то вниз. Оно, как воздушный змей, оказалось на конце длинной бечевы. В невесомом положении. И когда Анат сказала свои слова, возникло ощущение, что сердце так ударило по линолеуму пекарни, что от него уже никогда больше не будет пользы ни мне, ни кому бы то ни было еще.
Я не думал, что буду способен говорить. Но сумел.
— Тебя послушать, так я совсем больной.
Я для самого себя говорил, как Бен. Как Бен, произносящий: «Пожалуйста, не уезжай, брат». Смиренное горе. Чистое и неподдельное.
Анат села на бочонок вишневого повидла, совсем рядом со мной, ее бедро касалось моего.
— Я ничего такого не имела в виду. Ты же это знаешь.
Она провела рукой по моим волосам. Всего один раз, но и этого хватило. Потом она убрала руку.
— Что же ты имела в виду?
Я услышал ее вздох. Все не мог заставить себя взглянуть на нее.
— У меня такое чувство, словно я прошла половину улицы, по которой, я знаю, мне нельзя ходить. Но вот она, я, тут. И я не знаю, что делать. Все, кажется, само собой происходит.
— Ну да, так и есть, — сказал я, чувствуя, что не владею ни собственным разумом, ни телом. Потом я вдруг перескочил на совсем другое. — Объясни мне это. Почему тебе нельзя ходить по этой улице. Неужели в вашей культуре ты обязана оставаться одна на веки вечные?
— Нет, разумеется, нет. Но есть определенный путь, как это делать.
— И это?..
— Как мне объяснить? Это просто… по-другому. Это решать не только тебе и мне. Тебе понадобилось бы узнать меня и в то же время моего отца. В общем, мою семью. Но мой отец — единственная семья, какая есть у меня. Так что… ты приглашаешь нас в гости на обед или на чай. А мы в ответ приглашаем тебя к себе. Много раз, пока мы все хорошо не узнаем друг друга. А потом…
Я ждал. Не терпелось услышать конец этой фразы. Только она ее так и не закончила.
— А потом — что?
— Мне нельзя говорить этого.
— Но мне же нужно знать.
— Давай я начну сначала. Мне не следовало так начинать. Ты знаешь, говорить «ты» и «я». Так что давай просто скажем: «Человек должен…» Предположительно. Скажем, мужчина знает женщину и ее семью, по крайней мере, пару месяцев. Может быть, больше. Установленных правил тут нет. И тогда, если он все еще желает перевести это на следующий уровень…
