Каждая из женщин, пришедших сюда, в райисполком, — со своей нуждой, со своим горем. Живут так же, как Самонина, — одни чуть похуже, другие чуть получше, и мадьярские ботинки у многих, пожалуй, самая модная обувь. Плачутся на свою судьбу. Нельзя им не верить. От выдумки, от брехни слезы из глаз ручьем не побегут и руки не затрясутся…
Одна Ольга Санфирова тут, среди женщин, как белая ворона: чисто одетая, румяная, раздобревшая под крылышком Китранова. Ей ли жаловаться на свою жизнь, а ноет больше всех. Известно, от чего она плачет — от достатка.
К Марье Ивановне льнет Санфирова.
— Жалко мне тебя, подруга! Несчастная ты.
— Жалко, да не так, как себя!.. А что я несчастная — врешь!..
— Я ли тебе не говорила: Самониха, не лезь, куда не следует! Не твое это дело!.. Не послушалась. Ну, и что ты получила? И то, что имела, — потеряла. Дом сожгли. Имущество пропало. Муж уехал.
— Зато совесть у нее чиста! — вступились за Самонину из толпы.
— Молодец она! А я, бабоньки, наверное, ни за что с мужиком своим не рассталась бы!..
— О Марье Ивановне хоть книжку пиши!
— И верно! Хорошая будет книжка!
— Чтоб люди с Марьи Ивановны пример брали!..
— Вряд ли кто захочет так мучиться, как она! — не унимается Санфирова. — Я, например, никогда ей не позавидую… Думаю, и другие не дураки…
— Эка сказанула!.. — опять загалдели женщины. — Все на свете перепутала!.. Семь песен в одну сложила!..
Шкурницу, конечно, не переубедишь.
— И на кой черт, — говорит, — нужен был тебе словак этот! Русского, что ли, себе не нашла?!
Такую чушь порет — в стену не вобьешь…
В обед, накормив детей и уложив их спать, Марья Ивановна подсела к окну и пригрелась на солнышке — думает свою думу. Нет, враки это, что ее жизнь — мученье! Всегда старалась быть полезной людям. А какое удовольствие, подобно Санфировой, жить для себя?.. Красиво надо жить!
Сама Марья Ивановна свою жизнь считает удавшейся, а себя — везучей. В стольких передрягах побыла и уцелела. Такое случалось, что, если рассказать, не всякий поверит. Иной раз задумается, почему ей так везло. Да, наверное, все-таки потому, что Родину свою защищала!..
Блаженно щурится Самонина от света. Две веселые пичужки у нее на виду сели на вербу перед окном и заверещали — любезничают, играются, а одна, словно желая порадовать хозяйку дома и зная, что доставляет ей удовольствие, села прямо на раму окна, резвится и поет, поет — будто и свободу славит, и это сияющее в безбрежной лазури неба весеннее солнце — теплое солнце Родины, без которого нет радости ни птице, ни человеку.
