В один из дней фронт загрохотал совсем рядом. Видны даже вспышки разрывов, а в небе над горизонтом то тут, то там возникают карусели воздушных боев. По шляху, на котором когда-то Марья Ивановна видела наступающих немцев, потянулись колонны машин и танков с черными крестами, только теперь уже в обратном направлении.
Перешедшие линию фронта представители Советской Армии принесли приказ партизанской бригаде: оседлать грейдер у Дерюжной, перекрыть путь отступающему врагу. Предстоял решающий бой. Нужны только те, кто способен носить оружие, остальные направлены по домам. Теперь гораздо безопасней в родных деревнях: не до партизан немцам, не до их семей, впору самим ноги унести. Полицаи тоже забеспокоились. Одни, чье рыльце в пушку, конечно, бегут с немцами, другие прикидываются невинными овечками, третьи, кляня свою оплошность, переходят на сторону партизан.
Марья Ивановна, по настоянию Крибуляка, а также самого комиссара, оказалась в Любеже у бабки Васюты. С нее взяли слово, что до прихода советских войск она никуда отсюда не отлучится.
Два дня гремело по всей округе и, кажется, всего сильнее в той стороне, где партизаны должны были перерезать отход врагу. Только упрямство бабки удерживало разведчицу на месте — хотелось побежать туда, где партизаны: может, она там нужна, может, с Андреем Иванычем что случилось. И как только в Любеж вошли первые наши солдаты, навстречу которым в слезах, с криком радости бросились все от мала до велика, Самонина как можно быстрей подалась к месту боя партизан.
Тридцать километров она прошла или больше — ни разу не оглянулась. Думы только о Крибуляке, о своих друзьях. У первого же встретившегося знакомого по отряду спросила с замиранием сердца;
— Жив ли Андрей — словак?..
— Жив!.. Только раненый он…
— Господи!.. А это кого же везут?..
На многочисленных подводах, въезжающих на улицы слободы Дерюжиной, окровавленные тела убитых. Толпы людей вокруг — партизаны, бабы, старики, ребятишки. Обнажив головы, вглядываются с тоской в лица погибших.
— Михайловские… Конышевские… Наши!..
Узнавая своих, бросились к саням, запричитали дерюжинские бабы — душу рвут на части. Дорого обошелся партизанам последний бой, большой кровью досталось освобождение. Сквозь слезы Марья Ивановна с трудом узнает среди погибших своих товарищей по отряду, с болью и страхом прислушивается к шепоту, идущему по рядам. Каждая названная фамилия — как удар в сердце.
— …Почепцов… Сивоконь… Покацура…
