— Пора! — Беспрозванный и Сафонов пошли первыми, оба в форме вражеских офицеров, за ними — Сивоконь, Почепцов, еще пять-шесть бойцов с полицайскими повязками на рукавах.
Что происходит там, впереди, трудно понять. Подошедшие вместе с Беспрозванным также ведут с незнакомцами как будто бы мирный разговор. Чей-то резкий выкрик, затем шум недолгой схватки.
Лишь когда разрешено было подъехать, Марья Ивановна узнает от Васи Почепцова, что захвачены четыре немецких летчика и самолет. Новость пошла дальше по колонне. За несколько минут у двухмоторного «юнкерса» накапливается толпа ликующих партизан. Они окружили пленных, рассматривают пулеметы, снятые летчиками с «юнкерса» и установленные на перекрестке дорог. Люди оживленно делятся впечатлениями, хвалят Крибуляка.
И действительно, молодец Андрей Иваныч! Экипажу самолета, совершившему тут вынужденную посадку и занявшему круговую оборону на случай встречи с партизанами, он выдал себя за командира карательной экспедиции, а партизан — за мадьяр и полицаев, едущих для облавы на «лесных бандитов». Если б знали немцы, кто перед ними, сколько бы людей наших они побили. Страшно глядеть на груду боеприпасов, заготовленных ими для боя. А благодаря Андрею Иванычу по партизанам не сделано ни единого выстрела.
Все четыре летчика — офицеры. При них планшеты с картами и важными документами, рация.
Партизаны в самолете обнаружили запас продовольствия, поделили между собой сигареты, шнапс, консервы, женщинам раздали шоколад. Марье Ивановне тоже досталось на один зубок. Самолет облили бензином и подожгли.
Бригада продолжает путь туда, откуда поднимается утро и доносится грохот приближающегося фронта. Крибуляк в настроении: размашисто шагая за санями и прислушиваясь к далекому грохоту, он выкрикивает задорно, изменяя слова листовки на свой манер:
Фронтовик — домой, партизан — домой,
Чех, словак — домой, болшевик — домой.
А немцам и полицаям — голова долой!..
Маленькое существо под сердцем ворочается, толкается, дает о себе знать.
— Ишь ты, шустрый!
Марья Ивановна замечает за собой, что она уже любит это существо, ждет не дождется его появления на свет. Иметь своего малыша — ведь это же такая радость, без которой нет на земле настоящего счастья. И этой-то радости всегда Самониной недоставало. Всю ее переполняет сладкое и тревожное чувство материнства. А она на первых порах еще стыдилась, глупая, своей беременности, увязывала потуже тяжелеющий живот платками. Заметила и то, что все радостней и приятней заглядывать ей в смуглое, красивое лицо Крибуляка, видеть его глаза и губы в задумчивой улыбке, дорогие ей черты, которые должны повториться в ее ребенке. Жизнь без того и другого ей теперь и не мыслится.
