За окном бежали деревья. Они возникали из будущего и быстро исчезали в прошлом.
Поезд еле тащился, а может быть, это Егорову только казалось. Он ведь привык к другим скоростям. Но спешить ему было некуда, и он смотрел в окно.
Впервые он преодолевал такое громадное расстояние на поезде. Его почти умиляла эта неторопливая и неповоротливая гусеница, и пейзаж за окном был ей под стать, такой же простой, надежный и убедительный, будто картинка из путеводителя. Земля была прочной, вела себя прилично, не опрокидывалась вдруг и не летела тебе прямо в лоб. Земля была уютной, простой и надежной, как манеж, по которому ему предстояло учиться ходить. Новая жизнь манила его, и по мере ее приближения с бешеной скоростью уносился в прошлое его военный городок.
Кто-то попросил прикурить. Ему не хотелось разговаривать, но парень так доверительно заглянул в лицо, так красноречиво дохнул перегаром, так горестно вздохнул и потоптался в нерешительности, что Егорову невольно пришлось обратить на него внимание.
— Эх-ма, — вздохнул тот. — Семь лет дома не был! На родине, в Рязани… — добавил он, подумав.
— Бывает, — пробормотал Егоров и хотел прибавить что-нибудь сочувственное или ободряющее, но вместо этого почему-то вдруг тоже вздохнул и сказал такое, чему и сам очень удивился. — Нелетная погода, — сказал он.
— Вы летчик, да? — восторженно подхватил парень.
Егоров смерил его горестным взглядом.
— А ресторан в поезде работает? — спросил он.
— А как же! — ликовал парень. — Даже пиво есть! Семь лет пива не пробовал!
Они начали с пива, потом было вино под откровенно дешевым названием «Розовое». Парень рассказывал свою нехитрую жизнь, состоящую из детства и колонии, рассказывал горячо и вдохновенно, щедро окрашивая все блатной романтикой, терпкой и дешевой, как вино, которым они вместе запивали каждый свое горе.
…Очнулся он на своей верхней полке. Солнце уже садилось, монотонно стучали колеса, и в тон им глухо стучала кровь в висках.
Цыгане пили чай вприкуску, оглушительно хрустели колотым сахаром и переговаривались о чем-то по-своему. Их позы поражали своей непринужденностью. Они были дома. Весь поезд да и весь мир был для них домом. Молодуха качала своего ребенка, взгляд ее прошел сквозь Егорова и будто пригвоздил его к стене.
Вдруг все встрепенулись и бросились к окошку. Ребенок почему-то оказался на руках у Егорова. Цыгане галдели что-то на своем гортанном наречии, размахивали руками, стучали кулаками в стекло, а один вдруг засвистел так пронзительно, что ребенок на руках у Егорова завопил диким голосом.
