За спиной у Егорова была его нежилая комната, где он расчистил для себя только диван и обеденный стол. Все вещи и предметы, которые лежали на столе, покрытые серой простыней, он, не разглядывая, связал в узел, свалил в темный угол за шкафом и с тех пор постоянно ощущал там эту непонятную серую массу и косился на нее с такой опаской, будто там был зарыт покойник, что в некотором роде соответствовало истинному положению вещей. Там, за шкафом, было свалено в кучу все его мертвое прошлое, и он боялся его тревожить ненужными воспоминаниями.
Он смотрел в окно, но спиной ощущал эту мертвую, пыльную комнату, старался о ней не думать и в то же время думал о необходимом ремонте. Тревожной тенью мелькала мысль о внутреннем содержании всех этих шкафов и тумбочек.
Сначала он хотел пригласить своих бойких соседей, чтобы они разобрались в этих вещах без него. Но сама мысль, что в Катиных вещах будут рыться эти нечистые, алчные до чужого, циничные лапы, ужаснула его, и он решил ничего не трогать и ни к чему не прикасаться.
Он и сам удивлялся собственной беспомощности и даже трусоватости, но освоить эту комнату ему было намного труднее, чем новый тип самолета. Там он имел дело с будущим, в этой комнате — с прошлым. Да, он никогда не жил прошлым, а всегда лишь будущим. Неведомое будущее, в котором могло содержаться что угодно, даже сама смерть, пугало его куда меньше, чем уже мертвое и поэтому слишком конкретное прошлое. Выходит, он был еще слишком живым человеком и собирался жить дальше, не оглядываясь. Это соображение поразило его, потому что он не знал, где и как он будет жить дальше. В этой комнате он жить не мог и втайне полагал, что проблема эта абсолютно неразрешима, что придется менять комнату, а может быть, даже город.
Он все еще стоял возле окна, стоял, опустив глаза на черный сугроб между рам, и вдруг одно жгучее воспоминание проявилось в его памяти.
Между рамами, на черном сугробе, причудливо изогнувшись, покоилась черная от копоти роза. И в памяти четко проявился тот сумрачный осенний день, когда, вымыв окна, Катя закрывала их на зиму.
Люди за долгую суровую войну научились беречь тепло. Катя тщательно законопатила ватой щели в первой раме и заклеила их сверху полоской белой бумаги. Потом она положила между рам толстый слой серой ваты, прикрыла ее сверху ватой побелее и теперь разгуливала по комнате в поисках какого-нибудь украшения для этих ватных сугробов. Она собиралась уже положить туда яркие искусственные цветы, недавно купленные на базаре, но тут Егоров взбунтовался.
