Потом, внезапно перестав реветь, она окинула зрителей дерзким взглядом и уставилась на Славу.
— Из-за тебя я теперь совсем потерялась, — заявила она.
Взгляды прохожих устремились на него, он почувствовал, что краснеет под этими взглядами, повернулся и пошел прочь. Девчонка побежала следом.
— Раз мы все равно потерялись, то давай пойдем во дворец корчить рожи в зеркалах, — говорила она.
— Я не потерялся, — огрызнулся он.
— Ах так, — сказала она. — А хочешь, я сейчас так зареву, так зареву, что тебе несдобровать.
Слава испуганно покосился на нее — она не шутила…
…Дежурная в дверях Павловского дворца было остановила их.
— Дети, вы с кем?
Он отступил, но девчонка крепко держала его за руку.
— Наша мама тут где-то, можно, мы ее поищем? — ее правдиво расширенные глаза глядели на дежурную с явно преувеличенной честностью, но та поверила и пропустила их во дворец.
Вот где он перепугался не на шутку!
Девчонка трогала все подряд, корчила рожи во всех зеркалах. Дожидаясь боя каждых часов, она садилась во все кресла и даже ухитрилась залезть под царскую кровать. В это время в комнате находилась экскурсия. Экскурсовод рассказывала о большом туалетном приборе, который Мария-Антуанетта подарила царице. Слава сделал вид, что слушает вместе со всеми, а у самого даже ноги тряслись от страха. Наконец экскурсия переместилась в соседний зал. Девчонка было высунула голову из-под кровати, но в спальню вошла дежурная и подозрительно уставилась на Славу. Тот готов был под землю провалиться от страха и отчаянья. Он пошел вслед за экскурсией, внутренне отрекаясь от девчонки. Он даже пытался улизнуть из дворца, но девчонка снова возникла рядом.
— Смотри, что я там нашла, — она показывала ему бронзовую ручку в виде львиной морды, которую она где-то открутила. Слава похолодел. Он понял, что ему уже никогда не выпутаться из этой истории. Он даже и не мечтал выпутаться, от бессилия и усталости он уже на все махнул рукой…
И вот нет больше той кривляки, лгуньи, плаксы и двоечницы, исчезла навсегда.
Только теперь Слава понял, как он ее тогда любил. Раньше он не мог это себе отчетливо обозначить, потому что не было у него меры измерения своего чувства, не было точки отсчета, не с чем было сравнивать и не от чего отсчитывать. Он просто балдел всякий раз, как видел ее, настолько, что у него язык делался деревянным и прилипал к нёбу. Он даже боялся увидеть ее лишний раз, это было ему не по силам.
И никто ничего не подозревал. Взрослые забывают потом, как они любили в десять лет, поэтому и не предполагают таких страстей у маленьких. Да что там взрослые, когда и он, Слава, уже почти об этом забыл…
