В этой профессии приходится быть прямо-таки психологом, сеньор Вальберг, — сказал Кинтана, — как только вы открыли дверь, я сразу смекнул, что человек вы ученый. — Но ведь я был не в состоянии что-либо у вас приобрести, дорогой Кинтана, — возразил сеньор Вальберг. — Вы не представляете, как мне неловко оттого, что я до сих пор ничего не смог у вас купить.
Заметив интерес сеньора Вальберга к энциклопедии, Кинтана подробно описал ему достоинства издания, объяснив при этом, как удобна оплата в рассрочку. В его настойчивости был лишенный всякой жалости расчет: бедняки, как правило, отличаются слабым характером и скорее дадут уговорить себя, чем богачи и хитрецы, — они будут потеть и кусать губы, не осмеливаясь сказать «нет», и не исключено, что по уши влезут в долги, чтобы купить двадцати-, а то и тридцатитомную энциклопедию, убеждая себя, что ради будущего детей оправдана любая жертва.
Я очень расстроился из-за вас, Кинтана, — сказал сеньор Вальберг. — Я видел, как вы устали, каких усилий вам стоило в тот вечер подняться сюда и позвонить, будучи готовым к тому, что вам не захотят открыть или, открыв, тут же перед самым носом захлопнут дверь.
Кинтана вернулся через неделю, на этот раз с томом великолепной энциклопедии «История человечества», от древности до наших дней. Сам сеньор Вальберг показался ему более старым и бедным, чем в прошлый раз, а квартира еще более пустой. Он вежливо полистал глянцевые страницы тома, который Кинтана положил перед ним, но на этот раз слушал объяснения, не скрывая нетерпения, не приглашая гостя присесть, под вельветовой домашней курткой на нем был пиджак и галстук. Вечер был туманный, похолодало, однако сеньор Вальберг не зажигал света, квартира не обогревалась, если не считать небольшой газовой печки, которую Кинтана помнил еще по черно-белой рекламе на телевидении. Он уже собрался было уходить, но в этот момент сильно запахло кофе и раздался свист кофеварки, он повернул голову в сторону кухни одновременно с сеньором Вальбергом, и ему показалось, что тот покраснел, будто застигнутый за чем-то неприличным, и встал между ним и закрытой дверью кухни — инстинктивное движение одинокого и необщительного человека, не привыкшего к присутствию посторонних в своем доме. Кинтана нахально улыбнулся сеньору Вальбергу и поставил портфель на стул. Сеньор Вальберг спросил его, не хотел бы он выпить кофе, и вежливой скороговоркой предложил присесть.
Кто бы мог подумать, что мы станем друзьями, сеньор Вальберг, — сказал Кинтана. — Кто бы мог подумать, что черная полоса для меня так быстро закончится, что я столькому у вас научусь. — Это вы меня учили, дорогой Кинтана, — вероятно, от шампанского, из-за непривычки, у сеньора Вальберга слезились глаза. — Если бы не ваши визиты, я бы этой зимой умер от одиночества. Знаете, что мне приходит на память — фильм, который я видел много лет назад, черно-белый, наверняка вас тогда на свете не было. В нем кто-то говорил: «Я всегда зависел от любезности незнакомцев». То же самое происходит сейчас и со мной: люди, которых я знал, стали мне чужими. Только незнакомые не отворачиваются от меня. Женщина, у которой я покупаю хлеб и молоко, каждое утро продлевает мне жизнь всего лишь двумя словами «добрый день». И вы тоже, сеньор Кинтана, вы меня буквально спасли.
