Около Лившица третий железнодорожник — Князев. Когда его просят к микрофону, он говорит почтительно и деловито. Его несколько тусклое лицо с висящим зобом изображает честного служаку, и лишь при некоторых вопросах прокурора он сокрушенно склоняет голову и поворачивается лицом к публике: не слишком приятно отвечать, что он, Князев, у себя на дороге убил в разных им организованных крушениях 63 человека (156 раненых) и приняв задание японской разведки — отравлять бактериями воинские эшелоны, причем тут же и справился: «А как же насчет баночек с бактериями?» Японский контрразведчик Х. ответил ему, что, дескать, доставят ему вовремя.
У самой балюстрады сутуло сидит Дробнис, лысоватый, с огромной черной бородой. Это он высказал следующую мысль:
— При взрыве шахты в Кемерове должны погибнуть люди, и это даже хорошо, так как увеличит эффект и даже — чем больше погибнет рабочих, тем лучше, так как тут миндальничать нечего (так и говорил «миндальничать»).
Арестованный до взрыва, он не удосужился предупредить о нем — взрыв произошел, и рабочие погибли.
Далее — маленький, худенький человек, во время следствия он отвечал охотно, глядел в глаза прокурора с честной наивностью, уличаемый в воровстве, не смущаясь, врал дальше. Это шофер Арнольд. О нем сами подсудимые говорят, что он «мировой шедевр», что таких бандитов: не отыщешь ни одного на десять миллионов.
Вот Шестов — с лицом, как бы изрытым и воспаленным, — такие лица вы встречали на черной бирже во время нэпа, — самоуверенный, отталкивающе безобразный, с волосами, как на половой щетке.
Вот длинный, наголо обритый немец Ратайчак (он был крупным козырем у фашистов). Ему бы в белобрысый глаз монокль, и розовый затылок обтянуть воротником русского мундира. Он бы здесь насадил фашистские порядки. Он зол, как сатана. При допросе начал с того, что нагрубил прокурору, покуда тот с изысканной мягкостью не доказал, что в прошлом он — жулик и мелкий спекулянт…
Вот и «вожди»… Первым к микрофону с передней скамьи для последнего слова поднимается Пятаков.
Пятаков
Рыжеватые волосы его как будто слезли со лба на затылок. Большие начесанные усы и длинная, узкая, рыжеватая борода. Поправив очки, заговорил медленно, несколько в нос. Он начинает с того вопроса, который хотели бы задать ему все.
— Что побуждало его дать столь откровенное, как он уверяет, показание на следствии? Ведь не расскажи он о свидании с Троцким в Осло и о письмах Троцкого к Радеку, особенно о «директивном» письме Троцкого, то Радек тоже ничего не сказал бы о самом существенном. Пятаков выдал тайну тайн Троцкого — план военного нападения на СССР.
