«Охват ничтожен, размах не таков!»
На самолете гестапо мчался
В Осло, к нему на доклад, Пятаков.
Больше убийств!
Изо лжи и грязи,
В этом деле искусный весьма,
Выползал на «работу» Князев,
Которому прозвище: Князев-Чума.
Разведка японцев похвастать могла им:
Полз крушений огонь и дым.
Взгляните: на лбу мерзавца пылает
Кровь красноармейцев, убитых им.
Он смертью рыскал по перегонам,
Он жертвы подсчитывал по ночам,
Он швырял под откос вагоны,
Но «мало, мало!» — Троцкий кричал.
И Князев старался, исчадие тьмы,
Рука его подлая не холодела,
Когда он готовил бациллы чумы,
Чтоб в час военный пустить их в дело.
Чтобы микробом проникнуть, пройти,
Он смерть готовил в пробирках, в облатках.
Он звал холеру, чуму и тиф
Себе на помощь в решительной схватке.
Родина! Видишь, — как мерзок враг,
Неистовый враг заводов и пашен,
Как он пробирался с ножом в руках
К сердцам вождей, а значит — и к нашим.
Но славным отрядом твоих часовых
Он пойман, разбит и покрыт позором.
И если б не стража, — каждый из них
Был бы на части народом разорван.
Родина!
Мы полной грудью живем.
Мы не боимся и не угрожаем.
Мы даже людьми их не назовем:
Слово «люди» мы уважаем.
Суд окончит свои заседанья.
Огни погасит судебный зал.
В конце их гнусного существованья
Волей народа
раздастся
залп.
