Ты умный, успешный, удачливый человек, лишаешься в жизни всего: с работы тебя вынуждены выгнать, жена рано или поздно, намучавшись, уходит, дети ненавидят. Поэтому как увидел первые опасные признаки — больше в рот алкоголь не бери. Иллюзиями себя не тешь. Да я волевой, брошу в любой момент — это фикция, на ней сгорели миллионы мужчин и женщин. Это ты сейчас все можешь. А втянулся в каждодневную пьянку — воля твоя слабеет, за стакан водки продашь и мать, и жену. Да, об этом много говорят и пишут, но миллионы из года в год попадают в этот капкан. Сейчас и мне пора сделать паузу.
Я взял домру в руки и начал играть разные мелодии своего времени. Кабак заинтересовался.
— А ты петь-то можешь?
Хотелось ответить: с трудом и матом. Но не время.
— А о чем петь?
— О любви! — и последовал жеребячий хохот.
— О вашей между собой? То-то я вижу, как он тебя обнимает и целует… — Ты что хочешь сказать, гад?
— Ну, что я вас любить не буду.
Тут пошел хохот всей харчевни. Двое с красными рожами подлетели к нашему столу. Да мы тебя сейчас… Я не боялся. Их двое, нас пятеро. Сейчас они проорутся, пошумят и уйдут. Но все решилось иначе. Уверенный хриплый голос сзади решил поучаствоват в этом празднике жизни.
— Что-то вы сегодня наглые… Зажились, видно на белом-то свете!
Сзади, за трактирными грубиянами, стояли, подбоченясь, три добрых молодца с саблями на боку, похоже привычные к бою. Лица, продубленные, ветром и дождем, уверенные. Ощущение, что нужно будет — и против десятка встанут. Торговцы их знали. Они торопливо сорвали шапки и кланяясь забормотали:
— Мы не хотели…мы все поняли…
— Пошли вон, — сказал, как плюнул, боец.
Наглецы махом унеслись из кабака прочь.
Я встал побеседовать с уважаемыми людьми. Они крепко пожали мне руку.
— Этих гнид мы давно знаем. Приказчиками у купца Скорина служат. На ушкуи часто берем у них крупу, муку. Уж не знают, как нас лизануть. Ну да ладно. Мы к тебе по делу. Вы ведь скоморохи?
— Ну, да. Обычно нас шестеро, сейчас один отошел. Спеть что-то надо? — Мы ушкуйники. Парень у нас молодой, атаман ватаги. Вон сидит. Печалится он последнее время. Полюбил девицу, купеческую дочь. И потерял покой. Обычно пьет по чуть-чуть или вовсе не употребляет, ну не любитель. А сегодня одну за одной, одну за одной…, почти не закусывает. И печальный, будто умер кто.
— Не любит его девушка? — вникал я дальше.
— А вот это выяснить Матвею не удалось. В дом к ней его не пускают, волкодавов спускают. Отец говорить не хочет. Ходит она только в церковь. Рядом бабка, злая, как черт. Матвей пытался поговорить, старуха-приживалка огрела его палкой, с которой ходит. А мать в другую церковь отец водит.
