— Что это с ним? Неужто спятил?
— На одиноких стариков такое находит, — шепнул другой. — Видел, как он бормочет себе под нос?!
Улыбающийся и счастливый, что, к их огорчению, еще не выжил из ума, я зашагал к полю, чтоб взглянуть на посевы. Кровь крестьянская заговорила, не иначе!
Устроившись за густой живой изгородью, я бережно приподнял пучок травы и заговорил с ним, как с другом детства. Понял он меня, нет ли — не знаю. Но я его понял. В тени боярышника ему было неплохо. Сочная зелень не читала статей о неуклонном подъеме сельского хозяйства. И не было у нее головы, чтоб пухнуть от проблем социалистического строительства.
За сухим торжественным тоном одного газетного объявления я почуял деньги. Велев погрузить на грузовик буковые поленья, я посадил между собой и шофером свою щебетунью — делопроизводительницу (разумеется, по ее просьбе) и двинулся в Белград.
Тряска. Наши бедра, соприкасаясь, ведут меж собой долгую дискуссию. Размеренный рокот мотора убаюкивает совесть. То в одно, то в другое окошко смотрю я на мелькающие пейзажи, попутно окидывая взглядом глубокий вырез на груди своей конторщицы. Но вот глаза устают от верчения, я замираю и погружаюсь в теплые волны пустой болтовни.
Столица встретила нас парадом фонарей. Мы остановились у вокзала. С генеральским величием выгрузил я свои телеса и тут же протянул руку принцессе лабудовацкого руководства. Она прыгнула мне на грудь, как это умеют делать женщины, встала на ноги, оглянулась по сторонам и с горящими глазами воскликнула:
— Белград!
Раздувающиеся ноздри жадно пили воздух столицы. Его испарения преображали ее, словно быстродействующие наркотики. Белград только что стряхнул с себя дневную серость и начинал ночную жизнь великого иллюзиониста. Его скудное освещение казалось девушке фейерверком, устроенным в ее честь. Она хлопала в ладоши, крутилась, шумно дышала, томно закрывала глаза, будто перед ней расстилался океан роз, а не город, причем с не очень-то прикрытой канализацией. Пронзительно дребезжащему трамваю махнула рукой, как старому доброму другу, не утратившему с годами своего обаяния. И, вконец завороженная, произнесла:
— Мой Белград!
Мы наскоро назначили место встречи. Она схватила чемодан и наподобие неуловимой смешинки потонула в людской толчее.
Шоферу я приказал сидеть в грузовике, даже если ему придется встречать в нем десятую пятилетку. А потом, стиснув зубы, пожертвовал несколько десяток и на такси помчался по Балканской. На сей раз я не вызывал Белград на поединок. Я скользнул в него, как в тесто, тихо и незаметно, подобно множеству людей, приезжающих с командировочным удостоверением и жалкими грошами на прожиток.
