Иной раз приду я в свою контору. Стол сверкает, как блюдо самого паши, газеты и несколько неразрезанных журналов, которые редакции упрямо шлют, видимо полагая, что они играют огромную роль в просвещении непросвещенных, лежат на своем месте. Подпишу письма, выкурю пару сигарет, подышу близостью девушки и — с наступлением посетительского часа — исчезаю. Как и подобает председателю.
Небо горит. Воскресный день клонится к вечеру. На это время даже секретарь парткома не решится назначить собрание. Каменщики разбрелись по своим селам — помыться, сменить белье. На лесопилке затишье. Мастерские закрыты. Только один рабочий точит зубцы на циркулярных пилах. Магазины на засовах. Люди отправились окапывать свою кукурузу по второму заходу. Городок совсем замлел от жара. Зной давит на красные крыши с упорством комиссии, производящей проверку на прочность.
Ошалевший от слепящего света и убийственной жары, я бесцельно бродил вокруг двенадцати незаконченных зданий. Глаза мои побелели, горло пересохло, будто я читаю уведомление, что урезаны обещанные дотации. И вдруг, сам не отдавая себе в этом отчета, свернул в сады и по заросшей травой стежке пришел к реке. Выбрал омут, окруженный кустами, где меня сам господь бог не отыщет, разделся и бух в воду. Я плескался с наслаждением, словно был председателем процветающей индустриализованной коммуны, нырял, нежился на воде, позволяя ей нести меня, подобно тому как мнимые геологические находки уносят государственные деньги, снова нырял до дна и быстро, как проблемы в сельском хозяйстве, выскакивал на поверхность.
Накупавшись до посинения, я вышел на берег, надел штаны и повалился в тень. Известно, что все философии создавались в тени. Вот и я принялся философствовать на тему — свежесть природы и раскаленность городской толчеи. Будучи, однако, трезвым практиком, я топтался лишь по мелям своего ума. Ракеты моих мыслей все еще ходят пешком. Потому-то, как я ни старался, ничего великого я не придумал.
И задремал.
Ветер с реки обдавал меня пригоршнями свежести и защищал от жары и духоты.
Я заснул.
Но вскоре проснулся, разбуженный великолепным фонтаном смеха, какого не слышал с тех самых пор, как занялся хозяйственной деятельностью. Я вскочил в страхе, решив, что духи перенесли меня на другую планету. Ведь на земле смеются от души или те, кто все постиг, или же круглые идиоты!
Шагах в пятнадцати от меня вниз по реке стояла моя делопроизводительница по щиколотку в воде, а перед ней в омуте какой-то человек проделывал акробатические этюды. Я затаился чтоб не мешать им и чтоб из-за ложного чувства стыдливости они не лишили меня удовольствия спокойно любоваться девушкой.
