Я нагнал его у обувного магазина и рванул за плечо. Что такое, что тебе надо?.. Пусти!.. Я толкнул его во входную нишу, прижал к запертой двери и вцепился ему в горло. Россыпь коричневых родинок на белой коже, мелкие острые зубы, заплесневелое дыхание. Он что-то шипел, вырывался и елозил толстым телом, но был слишком слабым. Чернота и ненависть пульсировала у меня в глазах, я рычал и душил его, сжимая руки всё крепче. Он брыкался, наступал мне на ноги, пачкал брюки, и я согнул, повалил его, стал с размахом бить головой о бордюр.
Через минуту, встав и отряхнувшись, я, не оглядываясь, пошёл прочь. Сердце колотилось, и я несколько минут дышал глубоко, пытаясь успокоиться. Вошёл в арку, посидел на скамейке во дворе, унимая трясущиеся от напряжения руки. Всё, всё. Купил йогурт и булочку, медленно съел, стоя у магазина. Мимо проплыла вразвалочку старушка с двумя вальяжными мопсами, блеснуло солнце в форточке стоматологической клиники, прогудел автомобиль. Воробей порхнул мне под ноги, охотясь за крупной крошкой, и я отщипнул ему кусочек мякиша.
Теперь, проходя мимо обувного магазина и вспоминая тот нелепый эпизод, я больше не чувствую гнева, только грусть и вину. Возможно, я сделал что-то не так, возможно, я слишком эмоционален и слишком подвержен влиянию чувств? Наверняка его бабушка огорчена, а я не могу перед ней извиниться, я даже не знаю имени и адреса. И я так и не заглянул в ту таинственную чёрную сумку… Зато улица Космонавтов стала мне ещё дороже. Зимой я купил ботинки в том самом обувном магазине, а весной сфотографировал цветущую вишню. От неё столько лепестков! Высылаю вам фотоснимок.
2011 г.
Мне одиннадцать роз, вон тех, красных. Да. И заверните в газету целиком, чтобы не замёрзли. Спасибо.
Из перехода осторожно — не поскользнуться на заледеневших ступенях, не упасть на букет. Наверху холод, зимний ветер, руки стынут. Тусклое солнце, сугробы, дорожки. Вдоль дорожек, обратив скорбные лица к Резиденции диктатора, сереющей сквозь ветки, стоят длинной чередой вдовы и сироты. Бессрочный пикет — фотографии безвинно казнённых, свечи, иконы. Провожают меня глазами — видят букет, и каждая думает, что её мужу и сыну несу. Мимо, мимо, разгоняюсь и скольжу по полосе раскатанного льда. Поджимают губы. Через мостовую, через цепочку, прямиком ко главному входу. Отовсюду камеры. Навстречу стражник: вы куда? Пропуск есть? Я несу цветы! Да, ему! Разворачиваю быстро, чтобы не успел усомниться. Удивляется пышным розам, а я норовлю мимо. Ловит за локоть: стой, нельзя! Ну, тогда передай, брат, держи. Стражник остаётся с цветами, со снежинками на бушлате — как в кино о военной любви — а я тороплюсь назад, кулаки в карманы. Вдовы и сироты горбятся от ненависти, шепчут вслед: предатель, подлец, паскуда! За сколько сребреников продался тирану, тварь? Бесплатно я, бесплатно.
