Добежав под заплетающим ноги ветром до этой деревянной конструкции, Филин и Ник обнаружили там троих типов, сидящих на корточках перед буржуйкой и гоняющих по кругу раскалённую алюминиевую кружку с тяжёлым, как дёготь, чифиром. Перед одним из них — коренастым азиатом в медвежьей дохе и громадной песцовой шапчище — лежал американский охотничий карабин. Скорее всего, это были бичи. Дальневосточные бичи — это не зачуханные пьяненькие бродяжки среднерусской полосы. Нет! Здесь вращались величины иного порядка. Дальневосточные бичи — это в кровь потёртые суровой жизнью джентльмены удачи, промышляющие в основном перекупкой пушнины у охотников-эвенков или крышующие диких старателей, подмывающих золотишко на старых выработках, откуда ушла золотодобывающая драга. Короче, люди немногословные и всякое повидавшие. Однажды уфолог Чертопляс со станции Бира познакомил Филина с человеком по имени Ванька, не Иван, не Ваня, а именно Ванька. Начитанный уфолог называл его Ванька-Каин. Вот этот Каин водил в таёжные дебри отряды китайцев на поиски Золотого корня или Жень-шеня, как ещё его называют. В команде у него был ещё один бич — Марадона и китаец-вербовщик Хань. Китаец Хань набирал по ту сторону Амура бригаду земляков, душ в двадцать, переводил их через границу и передавал в распоряжение Каина.
Суток тридцать китайцы тщательно шмонали тайгу, выцарапывая из под подола природы чудодейственный корень жизни женьшень, набивали им мешки — за месяц выходило килограмм сто пятьдесят — после чего Каин, Хань и Марадона расстреливали работников из карабинов системы Симонова. Трупы закапывали на старом раскольничьем погосте, возле Торчинского скита. Хань отправлялся за следующей партией приговорённых. Марадона торговался с бичами-перекупщиками. А Ванька-Каин заговаривал душу хвойным дымом маньчжурской конопли. Нет, он не топил совесть в декадентском забвении. Он просто отдыхал. У него в принципе не возникало сомнений насчёт чистоплотности своего бизнеса. Он не воспринимал китайцев в качестве людей. С такой же обыденностью он глушил судаков в амурских омутах, с таким же равнодушием он отвинчивал пробку своего «уазика», чтобы слить отработанное масло. Он находился в какой-то чудовищной, надчеловеческой гармонии с окружающим миром, полагая, что люди — это те, кто говорит по-русски. В этом случае он понимал, что убийство — преступление. Причём никакого шовинизма в нём не было и в помине. Ему даже в голову не приходило мысли о национальности своих жертв. Хань, например, был человеком, потому что умел высказываться на понятном Каину языке. А китайцы… Жалко, конечно. Патроны дорогие, да и доставались с трудом. Ну не обрекать же этих китайцев на затяжную и жуткую смерть, бросив их в тайге… Так расчетливый хозяин топит в проруби котят, которых не способна выкормить его домашняя кошка. Короче говоря, своеобразные люди могли повстречаться путнику на суровых дорогах русского востока. И эти, у чумиканской буржуйки, были, похоже, из таких, своеобразных.
